Градуал

Все закончилось меньше чем за минуту, но за это время, в каком-то творческом ускорении, которое невозможно ни понять, ни описать, я услышал целиком то, что, вероятно, должно было стать развернутой оркестровой сюитой, длящейся минут двадцать-тридцать. Обычный мой способ композиции был медленным, иногда мучительно медленным процессом подбора нот на рояле, переноса их в рукопись после бесконечных мысленных вариаций, отсеивания и возвращения отдельных фраз, – но эта вещь явилась мне разом.

Я знал ее наизусть, будто разучивал всю жизнь. Я заиграл, вначале нерешительно, но с растущей уверенностью. Эта музыка была моей, она шла изнутри.

Обернувшись, я потянулся к полу за бумагой и ручкой, попытался что-то набрасывать, но тут же понял, что старый способ тут не годится. Кинувшись вон из комнаты, я разыскал цифровой диктофон, проверил заряд и пристроил на рояле рядом с собой, а потом снова заиграл. Уверенность никуда не делась.

Я проиграл сочинение до конца. Моими мыслями, руками и сердцем словно руководила некая духовная сила, почти как при «автоматическом музицировании». Наконец я дошел до финала, так же целиком уже имевшегося в голове, как и остальное.

Когда все завершилось, я осел на табурете мешком, содрогаясь от волнения и облегчения и не зная толком, что со мной только что случилось и как так вышло. Я был рад, что со мною никого не было – одиночество необходимо в такой момент, выходящий за рамки всего, что я раньше испытывал, невыразимый.

Я проверил диктофон: все надежно сохранилось в памяти.

Уставившись вниз, на чашку кофе, забытого, пока мною владел дух музыки, и успевшего остыть, я заметил, что по его поверхности бегут концентрические круги, заканчиваясь коротким всплеском в центре. Неужели в своем возбуждении от музыки я так дрожал, что дрожь через табурет передалась в пол, а оттуда в кофе? Круги вновь побежали от краев к центру, затем опять.

На этот раз я и сам почувствовал – пол дрожал.

Послышался громкий, пугающий звук: скрежещущий стон, подобного которому я никогда не слышал. Стоило мне встать, и на меня словно обрушилось головокружение. В ужасе я побрел по комнате, оправился было, но тут же вновь ощутил, будто опрокидываюсь вверх ногами. Самым основательным предметом поблизости был рояль, и я потянулся к нему. Дом трясло, пыль и кусочки штукатурки градом сыпались с потолка. Меня бросило на рояль, и я попытался вернуть равновесие, потому что понял, что из дома надо выбираться как можно скорее.

Потом все стихло. Дрожь замерла. Вернулась тишина.

Облако пыли клубилось и оседало. Висевшее в центре потолка крепление для люстры продолжало раскачиваться, но и оно постепенно останавливалось. Сердце мое неслось галопом – сколь бы кратким и незначительным оно ни было, землетрясение оказалось ужасным.

Я вышел на балкон. Вид оттуда открывался в основном на пустующий склон холма и море, так что особой разницы заметно не было, только на ведущей в город дороге стояло несколько человек. Часть города, попадавшая в поле зрения, тоже выглядела нормально.

Где-то в центральной части Теммила-Прибрежного завыла сирена; ее искаженный расстоянием звук казался странным и жутким.

64

Вернувшись в дом, я включил телевизор. Переключил его на научный канал, тот самый, по которому передавали данные слежения за вулканом, и тотчас был вознагражден огромным количеством информации и комментариев. Все выступавшие или дающие интервью были взбудоражены.

Вероятность извержения оценивали теперь уровнем «красный», означавшим непосредственную угрозу, и, словно этого было недостаточно, в углу экрана настойчиво мигал соответствующий график. Слушая комментарии, я узнал, что ночью уровень опасности неуклонно возрастал, и людьми, занимавшимися мониторингом, овладело чувство тревоги. «Янтарных» уровней было несколько: «пренебрежимо малый», «малый», «незначительный», «пониженный», «средний» и так далее. За ночь положение миновало «янтарный повышенный», «янтарный значительный» и достигло «опасного красного». Около часа назад уровень подняли до «непосредственной угрозы». Из нескольких районов вокруг горы поступали сообщения о толчках, но эмиссия из кратера пока оставалась в пределах нормы. Исследовательские станции со склонов эвакуировали, а полицейские силы сеньории привели в готовность на случай, если потребуется эвакуация населения.

Все это показалось мне тревожным и пугающим, но в то же время приятно бередило нервы. Я позвонил Кеа на мобильный, спросить, не известно ли ей чего-нибудь еще, но телефон был включен на автоответчик. В записи упоминался номер стационарного телефона, по которому я тоже позвонил, но и там не получил ответа.

Пришлось вернуться к телеэкрану.

Извержение началось полчаса спустя. Изображение со всех трех дистанционно управляемых камер, наведенных на кратер и самую большую фумаролу 2, пропало почти одновременно, – специалист, дававший пояснения, утверждал, что их конструкция позволяет выдержать чрезвычайные физические нагрузки, поэтому камеры, вероятно, продолжают работать, но ничего нельзя разглядеть из-за густого дыма и пара.