Градуал

Я вышел на балкон, встав с той стороны, откуда можно было смотреть в направлении Гроннера. Передо мной вспухал огромный плюмаж темно-серого дыма или пепла, поднимавшийся вдали за деревьями, заслонявшими прямую видимость. Его верхушка поднималась высоко в атмосферу. Ветер относил тучу на северо-восток, прочь от Теммила-Прибрежного.

Чуть позже по телевизору объявили, что появилось три языка лавы, активно движущихся вниз по склонам горы. Два уже достигли моря, тогда как третий прокладывал себе путь по редконаселенным районам северной части острова. Население было проинформировано, что в срочной эвакуации пока нет необходимости, но тем, кто живет в окрестностях Гроннера, следует приготовиться, и их вскоре вывезут.

Раздумывая о том, касается ли это меня или Кеа, я еще раз ей позвонил, и опять безуспешно.

Была у меня и еще одна причина. Я сгорал от желания увидеться с ней, чтобы рассказать о поразительной музыке, явившейся мне в озарении перед самым извержением. До сих пор музыка никогда не являлась мне подобным образом, от ее завершенности было даже как-то жутко. Более того, возбужденный дрожью земли и новостями об извержении, я чуть не прозевал, когда все то же началось снова.

Пока я стоял на балконе после землетрясения, в последние мгновения перед извержением, я услышал и ощутил в воображении прекрасную романтическую песню, всю целиком, музыку вместе со словами. То была баллада о молодом человеке, подобравшем на уединенном пляже раненую морскую птицу, подлечившем как-то ей крыло и отправившем к возлюбленной с посланием о своей вечной преданности. Все это было поразительно и необъяснимо.

Откуда взялась подобная песня? В отличие от того случая, когда я воспринял чудесную оркестровую работу, столь многое происходило одновременно – извержение вот-вот должно было начаться, – что я не мог сыграть и записать песню. И уже начал ее терять. Пропадали детали. Я помнил вызываемые ею чувства и бо`льшую часть сюжета, но точных слов вспомнить уже не мог и, точно так же, кое-как ощущал мелодию, но фразировка и аранжировка голоса ускользали.

В третий раз попытавшись позвонить Кеа, я услышал лишь электронный вой прерванной связи. По телевизору впоследствии сообщили, что значительная часть цифровых сетей острова временно не работала из-за разрушения мачт и мощных электронных помех, создаваемых извержением. В некоторых местах не могли уже принимать и телесигналы; часть телефонных кабелей также оказалась оборвана.

Однако главные новости, касавшиеся самого извержения, оказались оптимистическими. Давление выброса пошло на убыль, и вулканологи прогнозировали, что через день-два гора начнет приходить в норму. Два поселка на северном склоне вулкана эвакуировали, но сообщений насчет серьезно пострадавших пока не было.

Так проходил день. Он стал памятным для большинства жителей острова, и для меня не меньше, чем для других, хотя, возможно, и не совсем по тем же причинам. Мелкие землетрясения продолжали возникать в непредсказуемые моменты весь день, зато опасность от вулканического выброса уменьшалась. Я вернулся за рояль, прослушал свою запись и принялся за медленную, кропотливую работу по расшифровке и переводу ее в нотную грамоту.

Мне никогда не случалось делать ничего подобного, и приемы пришлось изобретать на ходу. Я создал эту вещь сам, спонтанно и целиком, но теперь был вынужден воссоздавать ее задним числом, по записи, сделанной с того, что тоже было своего рода воспроизведением зафиксированного в памяти.

Мне никак не удавалось связаться с Кеа. От телефонов по-прежнему не было толку. Я в ней нуждался, но теперь еще и начинал о ней беспокоиться. Я знал, что она собиралась с матерью на прогулку – не могло ли извержение как-нибудь застать их врасплох? Кеа говорила, что постарается увидеться со мной вечером, но мы ни о чем не договаривались. Я понятия не имел, где она живет, и лишь предполагал, что где-то в Прибрежном. Единственным способом с ней связаться оставался телефон.

Уже далеко затемно я отправился в Прибрежный по теплой ночной тиши, посмотреть, не играет ли, часом, Кеа сегодня снова в баре. К тому же хотелось поглядеть, что сталось с городом после землетрясения; но, по-моему, он выглядел совершенно обычно. Не нашлось ни явных следов разрушений, ни трещин в земле. Город, однако, был тише, чем всегда, а добравшись до бара, я обнаружил, что он закрыт.

Я спустился к гавани. За проливом маячил темный силуэт Хакерлина, подсвеченный яркими огнями Хакерлина-Обетованного. Вид города был настолько ясен, что показалось, будто я слышу какофонию ночного разгула. Некоторое время я смотрел туда, потом повернулся и поглядел вглубь острова. Обычно отсюда можно было увидеть вершину Громмера, но в темноте ее разглядеть оказалось, конечно, трудно. Видны были лишь редкие проблески желтого или оранжевого сияния возле кратера.

Немного спустя я пошел домой.

65