Градус любви

– Я заполнил только на две позиции, – быстро добавил я. – Решил, что ты идеально на них подойдешь и они тебе понравятся. Обе на западе. Первая – работа в центре, посвященном психическому здоровью и лечению от наркомании, а другая находится в индейской резервации и связана с пожилыми людьми. – С каждым словом руки дрожали сильнее, а возбуждение росло. – Пришлось немного порыться, какими общественными работами ты занималась, и я написал мотивационное пояснение от твоего лица, но… ну… да. Я подал заявление за тебя.

Она с изумлением уставилась на меня, и мое сердце забилось сильнее.

– Понятное дело, ты не обязана ехать, – сказал я, пытаясь понять ее реакцию. Я решил, что она в шоке или, вероятно, считала это невозможным или нереальным. Я нацелился доказать обратное. – И ты можешь заполнить заявку на другие позиции, если эти тебе не интересны. Просто… я хотел вот что сказать: тебе по силам все. Ты можешь поступить в Амери-Корпус, если хочешь. Можешь вернуться в колледж. Ведь даже если родители откажутся платить, Амери-Корпус профинансирует учебу. А я поеду с тобой, – сказал я и тут же побледнел, стоило прозвучать этим словам. – Ну, если пожелаешь. Или я могу остаться тут и ждать, сколько захочешь. Но я просто пытаюсь сказать… мы – команда, Руби Грейс. – Я улыбнулся, поглаживая ее запястья. – Мы вместе, и дело не только во мне и моих мечтах. Речь идет и о твоих.

Дождь пошел сильнее, и в домике был слышен только стук капель по крыше. Руби Грейс открыла рот, закрыла, снова открыла. Она смотрела мне в глаза взглядом, который я не мог понять – что-то среднее между благоговением, любовью, потрясением и болью. Все эти эмоции в равной мере отражались в карих глазах, и мне стало совсем не по себе, но я продолжал поглаживать большими пальцами ее запястья.

– Можешь что-нибудь сказать, пожалуйста? – тихо рассмеявшись, сказал я.

Руби Грейс поджала губы, закрыла глаза и покачала головой, словно слова, что она готовилась произнести, обжигали ей язык, но она молчала, все равно пытаясь их сдержать.

А когда она наконец заговорила, я понял причину.

* * *

Руби Грейс

Когда я попыталась разобраться в своих мыслях, горло горело.

Каждой частичкой сердце уговаривало меня броситься в объятия Ноа, прижаться к нему и разразиться слезами благодарности. Вон он – мужчина, о котором я всегда мечтала, и он проявляет ту любовь, что я всю жизнь желала почувствовать. Любовь, на которую мой жених никогда не будет способен.

И я должна от нее отказаться.

Должна отказаться от него.

От слез защипало веки, когда я наконец-то их открыла. Ноа смотрел на меня, и в его ярко-синих глазах сияла надежда, пока он ждал ответа.

Ты чудесный.

Никто еще так обо мне не заботился.

С тобой я чувствую себя настоящей, и раньше такого не бывало.

Ты – все, чего я желаю.

Я тебя люблю.

– Как ты мог? – спросила я, и Ноа резко побледнел, когда эти слова повисли в воздухе.

– Я… – Он закрыл рот и сглотнул. – Что?

Слезы, что я сдерживала, наконец вырвались на свободу и потекли по щекам. Я пыталась воспроизвести ложь, которую должна была ему выдать.

Неважно, что я испытываю к нему те же чувства, что и он – ко мне.

Неважно, что хочу его, что больше всего на свете мечтаю поцеловать его, обнять и сказать: «Конечно, я хочу поехать, и, конечно, хочу, чтобы ты поехал со мной!». Хотела бы я оставить этот город, возложенные на меня семьей обязательства и покорить этот мир вместе с Ноа.

Но это не кино.

Это моя жизнь.

А в жизни есть не только мои эгоистичные желания. У меня есть мать, которая от меня зависит; отец, угодивший в беду, из которой ему самому не выбраться; сестра, которая не осознавала риски – и я хотела, чтобы так продолжалось и дальше.

Я пришла сюда, чтобы подарить себе последний вечер с Ноа, побывать напоследок в его объятиях, ощутить последний поцелуй… и знала, что потом придется его отпустить. Знала, что должна ему что-то сказать – что угодно, – чтобы он держался от меня подальше.

Если я скажу правду, он станет убеждать, что это не моя проблема. Уж в этом я уверена. Но ему, наверное, не понять. Это моя семья под ударом: наше имя, наша репутация. Предки Барнеттов наблюдают за мной с небес и ждут правильного решения, которое спасет имя нашей семьи.

И я не подведу.

Просто не могу.

– Поверить не могу, что ты так поступил, – сказала я, смахнув слезу, и встала. Ноа следом за мной выкарабкался из кресла. – Ты подал заявление на работу, не спросив меня, Ноа. На работу, которая потребует многолетней самоотверженности.

Он уставился на меня.

– Но… ты сама говорила, что этого хочешь.

– Нет, – поправила я, хотя сердце кричало «да». – Я этого хотела.

Ноа нахмурился и шагнул ко мне.

– Родная, пожалуйста, иди ко мне.

Он развел руки в стороны, и у меня защемило сердце, когда я услышала его обращение ко мне. Я хотела быть ему родной. Хотела вообще принадлежать ему, потому заплакала еще сильнее от горького осознания, что этому никогда не бывать.