Граф Безбрежный. Две жизни графа Федора Ивановича Толстого-Американца

Русское дворянство все переплетено родственными узами. Иногда вообще кажется, что все эти люди — большая разросшаяся семья. Сестра знаменитого гусара Федора Гагарина Вера — жена князя Петра Андреевича Вяземского. Дочь Александра Петровича Нарышкина от крестьянки Дарьи Нагаевой Вера Нарская — жена друга Пушкина Павла Воиновича Нащокина. Мрачный дуэлист и скандалист Уваров Черный женат на сестре декабриста Михаила Лунина. И так далее.

Павел Воинович и Петр Александрович Нащокины — оба друзья Федора Толстого — были троюродными племянниками. Об одном, Петре Александровиче, тульском помещике и картежном игроке, мы только что сказали. Он был сыном знатного вельможи Александра Петровича Нащокина, который чудил в своем селе Рай-Семеновском: построил виллу в итальянском стиле и создал первый в России курорт, где играли оркестры, взлетали фейерверки, у источника всегда стоял официант с белой салфеткой, а стаканы для минеральной воды были хрустальными. Сына своего, знаменитого картежного игрока, Александр Петрович называл «разбойником». Сохранился портрет разбойника: белая рубашка, расстегнутая на груди, узкие загнутые бакенбарды остры, как лезвия, крестик на цепочке вывалился из разреза рубашки и свисает на плечо, а выражение лица заставляет предположить, что этот человек сейчас то ли велит музыке играть, то ли перестреляет окружающих.

Другой Нащокин, Павел Войнович, тоже был безбрежен, но на свой, особенный лад. Дикой силы пожирателя людей в нем не было, светских франтов он на дуэлях не стрелял, с обезьянами не жил и валяной рыбой не питался. Но и он тоже, как Федор Толстой, дышал свободно и жил небрежно. Небрежность и легкость жизни вообще была этому кругу людей свойственна: друг и Нащокина, и Толстого князь Вяземский целыми днями посещал гостиные и балы, а во втором часу ночи приезжал в Англицкий клуб на Большую Дмитровку почитать газеты. В том, чтобы в два часа ночи, потягивая шампанское, читать газеты, князь находил особенное удовольствие. Безбрежность же Нащокина состояла в том, что он не имел в жизни ни плана, ни расчета, ни цели, ни задней мысли, ни страха будущего, ни инстинкта самосохранения, ни эгоизма, ни корысти, ни деловой сметки, ни зуда деятельности. Современный человек, лишенный всех этих свойств, тут же закончится, а Нащокин в такой момент только начинался.

От несохранившегося дома Американца на Сивцевом Вражке до сохранившегося дома Нащокина на улице Рылеева — ходу пять минут. Федор Толстой заходил в этот дом без доклада и приглашения, запросто, как в свой, не только потому, что был другом Нащокина, но и потому, что так заходили сюда все. Нащокин имел открытый дом, что означало: заходи каждый, кому есть дело, и приходи всякий, кому дела нет. К Нащокину можно было прийти, не будучи с ним знакомым, никак не сомневаясь, что он выслушает, ответит, угостит и позовет с собой на Тишинку к цыганам. Подобное гостеприимство было удивительным даже в той старой радушной Москве, где пироги, испеченные для гостей, измерялись аршинами.