Екатерина кивнула, соглашаясь. Денис Иваныч тут же выступил вперёд, и они с Дарьей Дмитриевной так разыграли диалог Советницы с Сыном Бригадира, что не только государыня громко смеяться изволила, но даже Ласкари давился от смеха, прячась за лошадиным хвостом.
— Ну, представлением твоим я весьма довольна. — Сказала, наконец, императрица Дарье Дмитриевне и как-то сразу стала строгой и серьёзной. — Видать, любовь твоя к театру и, впрямь, нешуточная, коли даже каторги не испугалась, и унижение стерпеть готова… Это я в тебе уважаю… Хорошо, девушка, будь по-твоему. Будешь ты в театрах наших служить! Только не в Петербурге, а в Москве, чтобы дядюшку поменьше срамить… Ты, Иван Перфильевич, жалованье ей не поскупись определить, не след дворянке голодать… За этим сам проследи. И платье театральное тоже за мой счёт будет. А если замуж выйдешь за достойного дворянина, то и наследство своё получишь… Ну, а коли не получится актёрки из тебя или какой грех случится, не дай Бог, — мы тебя тотчас домой вернём…
Дарья Дмитриевна только и воскликнула в изнеможении.
— Ваше Величество! Благодарю Вас, Ваше Величество!
Екатерина строго погрозила ей пальцем.
— Не вздумай опять на пол грохнуться! Ещё Пётр Великий не разрешал подданным своим в грязь шлёпаться. После него много воды утекло, а рабская привычка сия в нашем народе крепко засела… Ступай домой, пока дядюшка не хватился тебя, и жди моих распоряжений… С Петром Иванычем я сама разберусь. Ему нынче назад в армию пора. Турки об нём, я чай, совсем затосковали… Проводи-ка девушку, Денис Иваныч, а то она от радости, неровён час, под карету угодит…
Молодые люди, приложившись к руке государыни, ушли.
— Как Вам понравился сей спектакль, мадемуазель Колло? — С интересом повернулась к Мари Анн императрица.
Мадемуазель Колло ответила искренне и честно.
— Мне было очень страшно, Ваше Величество…
— Да неужели я так страшна, мадемуазель Колло? — Екатерине не понравились эти слова, она решила смягчить впечатление. — Ну, признаюсь, есть у меня такой грех — не могу видеть голого энтузиазма, чтобы не полить его холодной водой…
Она встала, подошла к всаднику, возвышавшемуся в полном забвении посреди мастерской, дотронулась рукой до холодного гипсового копыта его лошади.
— Есть ли у Вас ко мне ещё дела, профессор Фальконет?
— Есть, Ваше Величество… — заспешил ваятель. — Господин Ласкари прекратил службу свою в кадетском корпусе. Это до меня не касается, и я в это не вмешиваюсь…
Ласкари осторожно выглянул из-за Модели, напрягся, боясь пропустить, хоть одно слово. Императрица сама стояла, как изваяние, лицо её снова стало непроницаемым.
— Если Ваше Величество позволите, желаете, прикажете… — Фальконет торопился, боясь, что она не дослушает, уйдёт. — Я хотел бы, чтобы он продолжал помогать мне, особенно при отливке… Я говорил с ним… Если он получит приличное чину и обязанностям жалование, то он останется и будет продолжать службу с прежним усердием…
Екатерина пожала плечами, ответила холодно и отчуждённо.
— Ласкари на днях просил отставки и хотел ехать на воды… Так что и не знаю, как это совместить с желанием остаться при Вашей работе… — Она решительно перевела разговор. — Итак, Большой моделью я довольна. Думайте теперь об организации литейного производства. Поручаю Вас целиком Конторе строений и её директору. Ну, ну, профессор Фальконет… — Заметила она его расстроенный вид. — Заключите перемирие с Вашими врагами, как я с султаном… Побеждайте все препятствия и не тужите ни о чём… Прощайте!
Все вышли, провожая императрицу, в мастерской остался один Ласкари.
Как он ненавидел сейчас эту немецкую Фике, эту русскую императрицу Екатерину! Русский двор был полон иностранцев, куда ни пойдёшь — то немцы, то шведы, то французы… И даже греки. Тот же Мелиссино… Батюшка Петра Иваныча, между прочим, родом с того же прекрасного острова Кефалония, откуда когда-то пришлось бежать Ласкари, скрываясь от полиции… Вообще-то тогда он был не шевалье де Ласкари, подполковник и директор Шляхетного Кадетского корпуса в самом Санкт-Петербурге, а был он всего-навсего какой-то безродный грек Марин Карбури… Ну, так про то и речь… Русская императрица месяца, недели не может обойтись без иностранцев, а как воспользуется их талантами и умениями, так и выгонит прочь… И Ласкари ей более не нужен, и сам Фальконет давно надоел…
— Но моя песенка не спета ещё, Ваше Величество! — Сказал неожиданно вслух шевалье. — Где, где они?