В литейном доме наступил критический момент. Огонь пылал всё сильнее и жарче, литьё гудело в печи. Но как всегда бывает в таких случаях, бдительность руководителей плавки притупилась от напряжения: их не оказалось в мастерской в самый ответственный момент. Дежурный рабочий, оставленный в литейном доме следить за топкой, заснул от усталости. Другие помощники, по неопытности посчитали, что огонь в печи стал слишком слаб и разожгли его чересчур сильно… Хайлов во время вбежал в мастерскую, когда литьё стало бурлить в трубах, растолкал спящего, что-то закричал ему — от рёва клокочущего литья ничего не было слышно… Тот, вскочив, упал перед вбежавшим Фальконетом на колени. Скульптор отмахнулся, с ужасом глядя на раскалённую печь. Но сдерживать раскалённый металл было уже невозможно, и он закрыл лицо руками. Трубы начали заполняться бронзой, стекая по ним в форму. Поначалу казалось, что всё идёт неплохо, но вдруг одна из труб, расплавившись от чрезмерного жара, лопнула и раскалённая бронза хлынула в мастерскую… Мгновенно вспыхнул сильный пожар. Фальконет, совсем растерялся, схватившись за голову, в отчаянии он выскочил на улицу. В мастерской остались только Андрей и Хайлов. Емельян остервенело тушил пожар, и, к счастью, огонь быстро сдался — горели только опилки и часть деревянной опалубки. Андрей, обжигая руки и лицо, заделал, чем попало расплавленную трубу, и заставил бронзу опять течь в форму… Фальконет остыл на улице, и, опомнившись, быстро вернулся — ему было страшно стыдно. Мастерскую всю затянуло дымом. Хайлов натужно кашлял, что-то крича ваятелю и выталкивая его обратно на улицу. Андрея нигде не было видно. Спустя четверть часа, когда дым рассеялся, Фальконет нашёл его Он лежал на ещё тлеющих опилках на полу и был без сознания. Хайлов вынес его на воздух, опустил на землю. Андрей не дышал. Фальконет неутешно заплакал…
Дашенька пережила смерть Андрея, своего бесценного друга (теперь она иначе и не называла его) очень тяжело. Родных у Андрея не было, и они с тётушкой Марией Петровной, которая вызвала её из Москвы, тихо похоронили его в Лавре совсем неподалёку от Дашенькиных родителей. Без Андрея дом совсем осиротел, стал тихим и пустынным. Хозяйство так быстро стало приходить в упадок, что Мария Петровна до приезда мужа из армии выписала управляющего из имения своих родителей.
Дашенька пробыла в родном доме недолго, надо было возвращаться в Москву. Она служила в одном из лучших Московских театров, московские театралы Дашеньку полюбили, она быстро завоевала их уважение как едва ли не лучшая актриса на московской сцене. Государыня пристально следила за её успехами, о том многие гости из Петербурга ей передавали…
Через муки творчества, унижения и прямые оскорбления, через удачи и потери Фальконет подошёл к концу своего деяния. Готовый монумент стоял в мастерской, чеканщикам предстояла долгая работа по шлифовке швов и неровностей бронзы… Давно покинула Россию его любимая ученица. Несколько лет назад она стала его невесткой, вышла замуж за его непутёвого сына, и теперь мучилась с ним в Париже, имея на руках крошечную дочурку, внучку Фальконета… На душе было тяжело. Он был подавлен: в его мастерской погиб молодой, талантливый человек… Была испорчена плавка — головы Петра и его коня пришлось отливать заново. Бецкой в Сенате требовал вычесть из гонорара ваятеля деньги, потраченные на эту повторную плавку… Императрица, до слёз напуганная бунтом Пугачёва, совсем забыла о монументе, и даже не соблаговолила взглянуть на него…
Ваятеля давно и настойчиво звали в Голландию. Он быстро собрался — в отличие от Ласкари, богатства в России Фальконет не нажил. Перед отъездом он пришёл проститься к Фон-Визину, с которым подружился в последние годы. Денис Иваныч только что вернулся из Франции, и ваятелю не терпелось узнать новости — его молодой друг должен был повидаться в Париже и с Мари Анн, и с его внучкой. Они обнялись при встрече, долго говорили о разном. Фон-Визину нечем было порадовать Фальконета: его невестке приходилось несладко, но кое-какие любопытные новости он всё-таки привёз.
— Знаете ли… У меня ведь Вам подарок есть…
— Подарок? Я давно забыл, что это такое…
Фон-Визин протянул ему большой фолиант.
Фальконет с удивлением взял в руки книгу. Граф Марин Карбури… Бог мой! — Воскликнул он, раскрыв страницы. — Ведь это наш шевалье! «Трактат о камне»… «Я нашёл»… «Я придумал»… «Я перевёз»… И почти что — «я изваял»… Оказывается, не быть монументу, если бы не советы его… Бог мой, сколько людей пытаются приписать себе чужие достижения… Даже Ласкари… Про Бецкого я и не говорю… — Он вздохнул и, поблагодарив Фон-Визина, добавил. — Впрочем, всё это уже не имеет никакого значения… Среди всего, что заставляли меня претерпеть, я работал как художник, который ставит достоинства порученной ему работы выше человеческих фантазий…