Граф Карбури – шевалье. Приключения авантюриста

Ланской был искренен — он очень её жалел.

А в Царскосельском дворце в ожидании императрицы который час томился Фон-Визин. Он сидел то в кресле, то на канапе, то на стуле — время шло медленно. Чтобы не было слишком скучно, он стал пристально рассматривать стены в комнате, украшенные сибирской лазурью, потом перевёл взгляд на пол из красного дерева и перламутра, в котором, казалось, отражались его зелёный бархатный кафтан, белые штаны, застёгнутые у колен серебряными пряжками, и новые модные кружева жабо выше подбородка. На этом полу хорошо смотрелись и его новые башмаки, с пряжками, осыпанными стразами. В этом господине, тщательно одетым по последней моде, трудно было узнать Дениса Иваныча, сидевшего днём в грязи посреди Петровской площади.

Постепенно комната стала заполняться посетителями. Разговаривали тихо, но до Фон-Визина долетали отдельные фразы.

— Кажется, уже совсем близко от Царского…

— Говорят, у государыни опять случились пароксизмы…

— Стало быть, нынче никого принимать не будут…

Фон-Визин разочарованно прислушивался к разговорам.

— Государыня приехали, но принимать никого не будут! — Объявил флигель-адъютант.

Придворные потянулись к дверям, последним был разочарованный Фон-Визин.

— Государыня! Государыня!

Не все успели выйти, замерли в поклоне вдоль стен.

Екатерина, бледная, скрипя зубами от боли, прошла быстро, никого, казалось, не замечая. Ланской — рядом с ней, нога в ногу, позади — озабоченный лейб-медик. Но, проходя мимо Фон-Визина, склонившегося в придворном поклоне, императрица на секунду замедлила шаг.

— Ты, Денис Иваныч, не уходи, коли пришёл… Пройди в кабинет, да подожди ещё несколько… Остальные — в другой раз… Простите, мои дорогие…

Фон-Визин прошёл в царский кабинет весь из китайского лака и приготовился ждать.

Он старался не смотреть в приоткрытую дверь спальни, за которой была тихая суета, возня, звяканье металлических инструментов, чей-то шёпот. Это длилось довольно долго, наконец, Фон-Визин услышал слегка изменённый голос императрицы.

— Ты ждёшь, Денис Иваныч? Считай, что дождался… Я тотчас встану, полегчало мне… Всё. Спасибо… Уведи всех, Мария Саввишна, а я к Денису Иванычу выйду… Ну, не шипи, не шипи, я недолго… Ты спать ложись, не жди меня.

Прошло ещё несколько времени, и Екатерина появилась в кабинете, прижимая к себе руку, согнутую в локте.

— Ну, вот, совсем хорошо — последнюю немецкую кровь выпустила… — она посмотрела на себя в зеркало и, слегка кокетничая, поморщилась. — О, Господи… Рожа моя, рожа! На что ты похожа?.. Ты-то чего перепуганный, а, Денис Иваныч? Я здесь сяду, и ты садись, в ногах правды нет. Вот так. День нынче, хоть и праздничный, да больно шумный. Монумент Петру Великому на Сенатской площади открыть — не на качелях там покататься… Но уж больно нынче ветер силён… Я ветер завсегда головой чувствую…

Фон-Визин с готовностью поддакнул.

— Особливо, если норд дует…

— Верно… — Серьёзно согласилась императрица. — В затылок словно кто гвозди вбивает, и в ухо так и стреляет, так и стреляет…

— В правое… И мушки этакие перед глазами так и мелькают, так и мелькают…

— Чёрные… — Вздохнула государыня и тут же спохватилась. — А ты, Денис Иванович, откуда так хорошо про пароксизмы мои знаешь?

Фон-Визин тяжело вздохнул.

— С самых детских лет я стражду сильной головной болью. Она так возросла с годами, что составляет теперь всё несчастье жизни моей…

Екатерина сочувственно взглянула на него.

— Вот оно что… Значит, и в нашей волости лихие болести… Что же, так и будем скрипеть на пару… Но коли сейчас говорить могу, значит отлегло… Меня вот что интересует, как понравились тебе торжества наши? Где твоё место было, когда монумент взорам нашим открылся?

Фон-Визин с годами приобрёл немалый опыт придворной жизни. Молодое задорное легкомыслие сменилось действиями разумного, зрелого человека. Много лет прослужив под началом такого блестящего дипломата, как Никита Иваныч Панин, он и сам обучился тонкостям общения с разными людьми, а характер императрицы изучил досконально. И потому отвечал ей, не торопясь, вдумчиво, внимательно следя за выражением её лица, освещённого неярким светом свечей в жирандоле, стоящем в углу кабинета. Но всё-таки сейчас он не мог сдержаться и ответил, внутренне улыбаясь, иронизируя над самим собой.

— С моего места, Ваше Величество, у меня большой обзор был. Я всё в малейших подробностях лицезрел. — И, помолчав немного, добавил совсем серьёзно. — И точно могу сказать: событие сие не только в памяти свидетелей до конца жизни останется, но и государыне нашей и всей России славу принесёт…

Екатерина удовлетворённо кивнула.

— А что тебе более всего понравилось? Прямо говори, не таись…

— Более всего понравился мне монумент Фальконетов… — Государыня нахмурилась, и Фон-Визин тот же час спохватился. — И, безусловно, надпись на монументе лапидарная: «Петру Первому Екатерина Вторая»… Что может быть лучше?

Императрица отвернулась, чтобы скрыть от него своё удовольствие.

— Не буду сей комплимент за лесть почитать, коли меня признанный литератор за остроумие хвалит…