Граф Карбури – шевалье. Приключения авантюриста

Государыня бумаги не взяла, а тон её не обещал ничего хорошего.

— А знаешь ли, сударыня, что я запретила народу своими руками мне прошения подавать?

— Знаю, Ваше Величество… — Покорно ответила Дарья Дмитриевна.

— Для этих прошений у меня канцелярия имеется… — Императрица помолчала, потом продолжила медленно и грозно.

— А знаешь ли ты о том, что я велела жестоко наказывать тех, кто посмеет нарушить сей запрет? Вот Денис Иваныч собственноручно указ этот переписывал, когда ещё у Елагина служил… Как там, Денис Иваныч? «… челобитчики будут наказаны…». Продолжай-ка, запамятовала я… Неужто не помнишь?

Фон-Визин не посмел перечить государыне, хрипло продолжил «… Наказаны будут кнутом и прямо сошлются в вечную работу в Нерчинск»…

Тихо ахнула мадемуазель Колло — про жестокое распоряжение императрицы она не знала.

А Дарья Дмитриевна вдруг осмелела. Она совсем перестала бояться.

— Я это знаю, Ваше Величество…

Екатерина с интересом посмотрела на неё.

— Ну, матушка, заладила — «знаю да знаю»… Забери-ка бумажку свою, да объясни в несколько слов, чего тебе от меня надобно?

— Ваше Величество… Я прошу Вашего позволения в придворный театр поступить… Я театр больше жизни люблю…

— Да ты в уме ли, девица? Дворянке — в театр? На казённое жалование?

Вот тут Дарья Дмитриевна и заплакала.

— Перестань-ка реветь! — Поморщилась государыня. — Я сама слёз даром не лью и другим того делать не разрешаю… А Петра Иваныча я понимаю… Говорят, он тебя под замок закрыл… Я бы амбарный повесила, да потяжелее… Поди-ка сюда, Денис Иваныч… Ты ведь с этой девицей давно знаком?

Фон-Визин ответил с надеждой.

— С детства, Ваше Величество…

— А что скажешь про умение её на сцене представлять?

— Талант поразительный, Ваше Величество… — Оживился Фон-Визин. — Коли будет на придворной сцене представлять, много славы Русскому театру принесёт…

Екатерина насмешливо прервала его.

— Ишь ты, хватил, батюшка… Прямо-таки славы… — И повернулась к Елагину. — А ты что скажешь, Иван Перфильевич? Какова актёрка-то?

Елагин закивал головой.

— Я всегда с удовольствием лицезрел девушку эту на сцене… Весьма хороша…

Екатерина задумалась.

— Может и так… Я тебя, Дарья Дмитриевна, хорошо запомнила по представлениям пиес моих на сцене Эрмитажа нашего… Ты мне нравилась всегда, врать не буду… Да только не резон это — благородной девушке на жалованье в придворный театр идти…

Дарья Дмитриевна попыталась снова опуститься на колени.

— Дозвольте, Ваше Величество!

Императрица расхохоталась.

— Держи её, Денис Иваныч, а то она себе все коленки отобьёт… — Она подумала несколько, потом, посерьёзнев, вдруг велела. — Ты, я смотрю, девушка смелая. Да настырная… А я устала нынче… Вот и развлеки государыню свою. Спой-ка нам что-нибудь, или станцуй…

Дарья Дмитриевна растерялась.

— Как… Прямо здесь?

— А почему бы и не здесь? Ты ведь актёркой хочешь стать, потому в любом месте и в любое время представлять должна уметь… А здесь, чем хуже, чем в балагане под Качелями?

Дарья Дмитриевна поняла, что от неё требуется. Поняла, что, быть может, это выступление для неё — последний шанс. Именно в такие мгновения человек взрослеет, и за эти несколько минут у ног императрицы Дарья Дмитриевна преобразилась. Прощай милое счастливое детство и удовольствия беспечного отрочества! Она сама выбрала своё будущее, никто из близких её понять не мог, поддержки ждать было неоткуда, она была одна-одинёшенька на этом пути… Дарья Дмитриевна выпрямилась, слёзы на её глазах высохли, и она спросила твёрдо, глядя прямо в глаза государыне.

— Что Вы услышать желаете, Ваше Величество?

Екатерина удобно расположилась в кресле.

— Да, пожалуй, весёлое что-нибудь… Погода нынче вона какая прекрасная…

— Только… Здесь нет музыкантов, Ваше Величество…

— Нашла об чём горевать! Для меня музыка, что есть, что нет — всё одно… Я из музыки различаю только лай своих девяти собак — каждую по голосу признаю… Начинай, не томи…

И Дарья Дмитриевна великолепно исполнила дивертисмент. Зрителей было немного — сама императрица, Елагин с Фон-Визиным, да Фальконет с мадемуазель Колло. Но был ещё один свидетель представления, которого никто не замечал. Его никто не видел, но ему всё было отлично видно и слышно. Это был шевалье де Ласкари, которого хорошо закрывал от прочих пышный хвост Фальконетова коня. Поначалу всего представления, когда только Дарья Дмитриевна упала перед императрицей на колени, он крепко испугался за неё, потом даже позлорадствовал её унижению. Но девушка очень старалась понравиться государыне. Она забыла о страшных угрозах и показалась Екатерине во всём блеске — исполнила великолепно и какую-то песенку из водевиля, и какой-то старинный танец… А потом, совершенно осмелев, присев перед императрицей, еле сдерживая прерывистое после танца дыхание, спросила.

— Позволите ли, Ваше Величество, пригласить в помощь Дениса Иваныча? Мы много с ним репетировали разные сцены из его знаменитого «Бригадира»… Я слышала Вашему Величеству эта пиеса понравилась…