Граф Кавур. Человек, который создал Италию

Октябрь — ноябрь 1858 года Наполеон III и императрица Евгения по традиции провели в Компьене. Гостями императорской четы были Палмерстон и Кларендон. Охота была превосходной, и ничто, казалось, не могло нарушить мирную идиллию. Однако император обстоятельно переговорил с каждым из своих английских гостей, не скрывая планов по избавлению Апеннин от австрийцев.

Вернувшись на острова, Палмерстон и Кларендон поделились своими впечатлениями с членами кабинета министров, что вызвало недовольство британского правительства и официальные запросы Лондона относительно планов Франции в Италии. Встревоженная королева Виктория проинструктировала английского посла в Париже графа Коули передать императору, что если тот «думает, что, освободив Италию, завоюет популярность в Англии, то это большое заблуждение»[367].

От позиции Великобритании зависело многое. Кавур продолжал зондировать почву на островах, надеясь найти там поддержку своим планам и убедить британцев выступить в открытую на стороне Пьемонта. Глава сардинского правительства полагал, что англичане, критиковавшие режимы итальянских государств, не станут помогать австрийцам, которые делали все возможное для консервации средневековых порядков на Апеннинах. Он даже думал, что в случае войны британский флот будет защищать побережье Пьемонта[368]. Ему не приходило в голову, что правительство Ее Величества не желало нарушения сложившегося баланса сил и усиления какой-либо стороны в Италии.

Вместе с тем никто в Европе четко не представлял, какие же изменения могут последовать в Италии и какие государственные образования могут появиться на руинах существовавших стран полуострова.

Говоря об усилиях Кавура по реализации договоренностей с Наполеоном III и подготовке к войне, следует понимать, что же он подразумевал под понятием борьбы за Италию. В реалиях того времени глава правительства Пьемонта считал, что Италия — это Сардинское королевство, включившее в себя северную и бо́льшую часть центральных регионов итальянского полуострова. Конечно, такое государственное образование должно было распространить свое влияние на все земли, где жители чувствовали себя итальянцами и использовали итальянский язык.

«В конце 1858 года, — пишет Хердер, — Кавур думал о создании Италии, в которой доминировал бы расширенный Пьемонт, но не о единой объединенной Италии. 25 ноября 1858 года он предупредил Вильямарину: „Если кто-то говорит с вами серьезно или в шутку о восстановлении Италии, то вы должны быть смелыми и утверждать, что это может быть только в том случае, если Пьемонт положит голову на Альпы, а ноги на Анкону“. И это был не единичный случай в 1858–1859 годах, когда Кавур говорил об Анконе как об ограничении амбиций для Пьемонта, который скорее будет господствовать над всем полуостровом, чем управлять им»[369].

1 января 1859 года в Париже во дворце Тюильри состоялся традиционный новогодний прием для дипломатического корпуса. В ходе приема Наполеон III подошел к каждому послу и сказал несколько теплых поздравительных слов. Папскому нунцию, архиепископу Саккони, император высказал надежду, что начинавшийся год «только укрепит наш союз на благо народов и мира в Европе»[370]. Когда дело дошло до представителя Австрии, Наполеон III радушным тоном произнес: «Сожалею, что наши отношения стали менее дружественными, чем прежде. Я прошу написать в Вену, что мои личные чувства к императору не изменились»[371]. Эти слова облетели зал и вышли далеко за пределы дворца Тюильри. Послы не мешкая отправили подробные сообщения в свои столицы. Через несколько дней мнение императора французов о взаимоотношениях с Австрийской империей нашло широкое освещение в прессе. На европейских биржах началось стремительное снижение курсов ценных бумаг.

Кавур был удивлен словами императора на праздничном приеме не меньше, чем дипломаты и политики в других странах. «Похоже, что император стремится вперед»[372], — эмоционально отреагировал глава сардинского правительства, но он понимал истинный смысл сказанного, и это его удовлетворяло.

Французские дипломаты предприняли попытки сгладить ситуацию, убеждая иностранные государства, что ничего особенного не произошло, а миру в Европе ничего не угрожает. Наполеон III попытался успокоить королеву Викторию еще накануне нового года, утверждая, что брак между принцем Наполеоном и принцессой Клотильдой — сугубо частное дело, не имевшее политического подтекста.

Однако через несколько дней, 10 января 1859 года, масла в огонь подлила речь Виктора Эммануила II, произнесенная при открытии зимней сессии субальпийского парламента. В ней он говорил о том, что тучи заволокли небо и на долю Сардинии выпал патриотический долг. Король не может «остаться равнодушным к скорбным крикам, доносящимся со всех сторон угнетенной Италии»[373].