Граф Никита Панин

Граф Никита Иванович Панин все свое время делил теперь между затянутым в черный креп залом, где было выставлено для народа тело умершей, палатами отрока Павла и квартирой в доме Дашковой, где он продолжал снимать жилье, несмотря на то, что постоянная постель его находилась во дворце.

Брат его Петр Иванович поселился пока что у родственников и не знал, где снять квартиру или дом, чтобы разделить горе и печаль вместе с братом.

В один из туманных, ненастных и снежных дней января 1762 года во дворец, к палатам Павла, явились девушки Вейдели. Они долго просили гвардейцев, установивших строгий караул у дверей половины Павла, чтобы провели их к Никите Ивановичу. Если бы случайно не выглянул в эту минуту Федот, так и ушли бы ни с чем. В покои Павла не велено было пускать никого. Никита Иванович боялся за Павла: царь открыто не признавал своего отцовства, бросал на пирушках и попойках с голштинцами грубые и неосторожные слова в адрес наследника и жены, и Никита Иванович со страхом ждал, что последует за словами.

Но выглянул из покоев Федот, неотлучно находящийся при своем господине, и побежал доложить Панину о баронессах.

Никита Иванович сам вышел к дверям, пригласил их пройти в свой кабинет, соседствующий со спальней Павла.

— Никита Иванович, — оживленно заговорили девушки, перебивая друг друга, — проститься пришли…

Ему очень нравились эти фрейлины, теперь тоже оставшиеся не у дел, чистые и целомудренные, не испорченные придворными интригами и сплетнями, набожные и вдобавок красивые. Души их были открыты любому хорошему слову, но друзей они так себе и не завели, опасаясь среди развращенной челяди двора нажить врагов.

Никита Иванович стал расспрашивать девушек, усадив их на мягкое канапе и тревожно поглядывая на дверь спальни наследника. Теперь там урок, учителя наставляли Павла в географии и астрономии.

— Решили мы, Никита Иванович, — начала Анна, старшая из сестер, темноволосая красавица, одетая в строгое темное платье по случаю траура, — поехать в свою деревню. Давно уж мечтали о лугах и полях, а теперь и жить тут незачем — матушка наша Елизавета преставилась, а больше мы тут никому не нужны… От двора нас отставили, так что и в столице нам делать нечего…

— А где же ваше родовое теперь имение? — спросил Никита Иванович.

— В Калужской губернии, Перово такое, ежели слыхали…

— Постойте, постойте, — озаботился Никита Иванович, — это же в четырех вёрстах от Везовни, где и мой отец владычил…

— А мы и не знаем, какие там еще деревни, — улыбнулась Машенька. — Поедем. Василий, наш управитель, уж и подводу за нами прислал, и все, что надо на дорогу, справил…

Никита Иванович раздумывал, наморщив лоб и поглаживая рукой свой неизменный парик о трех локонах.

— Что ж, и на похороны матушки Елизаветы не останетесь?

— А нам и нельзя: ко двору нас не пускают, а то бы мы плакали день и ночь у тела нашей матери–заступницы, земной нашей матушки, — потупились девушки, и слезинки так и навернулись на их глаза.

Никита Иванович вздохнул.

— Помог бы я вам, чтобы на похоронах присутствовали, да и я теперь, как прокаженный, ничего не значу, ничем помочь не могу… А только вот что — брат мой, Петр Иванович, вернулся с войны весь израненный, подумывал было, где подлечиться да отдохнуть. Здесь, в столице, какой отдых да лечение, ему тоже надобно в деревню, на молочко деревенское да свежий воздух, да речка чтобы близко. А у нас в Везовне и речка, и леса, и грибки соленые, — размечтался Никита Иванович. — Ему бы лето прожить в Везовне, опять стал бы как новенький…

Девушки в восхищении и смущении подняли глаза.

Но, предупреждая их вопросы и просьбы, Никита Иванович сказал:

— Вы вот что, — пока что отложите отъезд. Я с братом поговорю, даст Бог, и он согласится поехать, так вместе бы и совершили эту предприятию…

— Во всем-то нам удача улыбается, — неосторожно заметила Маша, но старшая сестра кинула на нее суровый взгляд — не сглазить бы, коли дело такое выгорит…

— Поговорите, Никита Иванович, — дружно запросили девушки, — все ж страшновато ехать в даль такую, хоть и с Василием, а все как-то беспокойно…

— Да вы же под приглядом самой Богородицы–заступницы, — засмеялся Никита Иванович, — вам ли бояться?

— Береженого и Богородица бережет, — мудро ответила Анна.

— А мы уж ходили к блаженной, — робко заикнулась Маша, и хотя Анюта кинула на нее опять суровый взгляд, но Маша не утерпела и рассказала Никите Ивановичу, как они разыскивали блаженную Ксению…

— Да только она нам ничего не сказала, — огорчительно произнесла Маша, — мы уж ее и так и эдак пытали… Рассказали, что она во сне к матушке нашей приходила и велела идти в собор, да свечку поставить Богородице, да помолиться как следует…

Маша так живо и ярко описывала встречу, что Никита Иванович словно бы вживе видел эту сцену…