Граф Никита Панин

Никита Иванович тоже раздумывал о великой княгине. Хороша, ничего не скажешь, да и умом, видно, Бог не обидел, коли завела речь не о нарядах, тряпках и игрушках, а о государственном устройстве Швеции полюбопытствовала. Впрочем, слухи о скандальном поведении великой княгини дошли давно и до ушей Никиты Ивановича. Знал, что у нее новая пассия — великан с головой ангела, Григорий Орлов. Он знал, что весной 1759 года прибыл в Петербург граф Шверин, флигель-адъютант прусского короля, взятый русскими в плен в битве при Цорндорфе. Его встретили здесь, как знатного иностранца, приехавшего посетить столицу и посмотреть достопримечательности. Для простой формальности к нему были приставлены два офицера в виде стражи. Один из них и был Григорий Орлов. В битве при Цорндорфе его три раза ранили, но он не ушел с поля боя. Фантастически храбрый, верящий в свою счастливую судьбу, высокий, красивый, как Аполлон, с правильными и нежными чертами лица, он одарен был силой Геркулеса. Был способен скатать в рулон и снова раскатать серебряную тарелку. Но вел разгульную жизнь, как и другие его братья, служившие в гвардейских полках. Все время проводил в игре, попойках и ухаживаниях за первой встречной. Приключений жаждал со страстью и жил в каком-то непрерывном безумии. Всегда готовый к ссоре и к тому, чтобы снести голову обидчику, он, не задумываясь, ставил на карту свою жизнь, когда другой расплаты не находилось. Терять нечего, Григорий не имел ни состояния, ни родовитости. В Кенигсберге, где он пребывал с Войсками, надолго запомнили его пирушки и безумные приключения, драки и ссоры, повергавшие в шок почтенных бюргеров. За свое молодечество и удаль получил Орлов место адъютанта Петра Ивановича Шувалова — на глазах всего знатного Петербурга.

К стыду своему, узнал Никита Иванович, что его сестра, бывшая замужем за князем Куракиным, истинно русская красавица и почтенная скромная женщина, увлеклась Орловым. А гвардеец не привык делать тайн из своих любовных приключений. Пятно грязи легло на репутацию сестры. А Орлов уже наметил себе жертву повыше. Очертя голову, бросился он в объятия великой княгини, и скоро во всех гвардейских полках уже соединяли их имена. В полках боготворили Орловых за смелость, безумство и молодеческую удаль.

Никита Иванович возненавидел Орлова. Ему претили эти безумные выходки, выставление напоказ своих любовных связей, претила грубость и дикость необразованного и неумного мужлана. Но он был принужден скрывать свои чувства. Панин хорошо владел собой, ничем не показал, что знает альковные тайны великой княгини, и даже намеком не позволил оскорбить ее.

Как права была Елизавета! Екатерина позволяла себе открыто разъезжать с Григорием в коляске по городу, принимать его в своей резиденции, город с изумлением толковал об этой связи и о странном поведении супруга Екатерины. Но тому ни до чего не было дела. Как раз в это время он увлекся новой фавориткой — Елизаветой Воронцовой. Ее в шутку как-то назвала Елизавета мадам Помпадур.

Так что времени для общения со своим отпрыском не хватало ни у отца, ни у матери. С грустью глядел Никита Иванович на белокурую головку своего Воспитанника и припоминал слова, сказанные ему Елизаветой.

«Как тесен мир», — думал Никита Иванович. Сестры Воронцовы были ему племянницами по какой-то дальней линии. Старшая, Мария, вышла замуж за графа Бутурлина, средняя, Елизавета, мечтала о браке с великим князем, а у младшей, княгини Дашковой, квартировал Панин по приезде в Петербург. Теперь ее в столице не было, она поехала повидаться со своей свекровью в Москву, и Панин пользовался апартаментами Дашковых. Тут у него и роскошный кабинет, и изрядная столовая, и громадная опочивальня, и комнаты для слуг. Своего повара Панин вывез из Швеции и, когда ему не случалось обедать во дворце, лакомился такими блюдами, которые в высшем петербургском обществе еще оставались неизвестны. Привез он и картофель, о котором здесь еще не слыхали, а в Швеции, вывезенный из Ирландии, уже давно был известным кушаньем.