Графиня фон Мален

– С утра как пошли, так на том берегу и завязли, мужики выставили против меня полторы тысячи людей и уперлись. Мне помог вылезти на берег Пруфф и его картечь, а Эберст даже и построиться на том берегу не смог. Своих сил было мало, чтобы мужиков отодвинуть, а фон Беренштайн не дал мне резервов, хотя я просил его о том два раза, ландскнехты так и простояли на нашем берегу весь день.

– А потом, как все было потом? – спрашивал капитан-лейтенант.

– А потом я узнал, что Железнорукий уехал. – Волков не стал говорить товарищу про Агнес, не нужно ему знать это. – Ну и решил повторить атаку. А мужички без своего главного даже не попытались толком биться, всё больше разбегались.

– Ах, какое славное было дело! Уже все о том говорили, что вы и вправду Длань Господня. Жалею о том, что меня с вами не было.

– Не волнуйтесь, друг мой, доля из трофеев, что причитается второму офицеру, за вами.

– Благодарю вас, друг мой! – Карл Брюнхвальд встал и поклонился.

– Полноте, – Волков жестом велел ему сесть, – ешьте лучше и не волнуйтесь, нет у меня второго офицера, равного вам.

– А господин Рене?

Полковник только поморщился.

– А Роха? Он и человек редкой стойкости!

– Тут не поспоришь, Роха храбрец и очень мне помог, кроме него и Пруффа, не на кого было мне опереться… Но все дела, которые должен вести старший офицер, перекладывает на подчиненных, сам же будет сидеть и пить вино.

– А другие офицеры, новые, как они вам? – спросил Брюнхвальд.

Волков ответить не успел, внимание их привлекли возня и крики слезные.

– Прошу вас, прошу!.. – взвизгивал кто-то с другой стороны шатра.

– Куда? Куда прешь, паскуда! – слышали офицеры грубый голос, в котором Волков сразу узнал голос сержанта своей охраны Уве Вермера.

– Мне надобно к вашему полковнику, к Инквизитору… – рыдал некто голосом тонким.

– Гюнтер, – распорядился Волков, – узнай, что там.

Денщик, что прислуживал офицерам за столом, тут же ушел и почти сразу вернулся.

– Посетитель к вам, а наши люди ему руки ломают.

У кавалера было сейчас очень хорошее настроение, рад он был, что старый его товарищ снова с ним, может, поэтому сказал:

– Пусть допустят.

Гюнтер ушел и вскоре снова вернулся, но теперь с ним шли сержант Вермер и молодой заплаканный человек лет девятнадцати-двадцати. Он сразу начал низко кланяться и, всхлипывая, говорить, хотя не знал, к кому обращаться, смотрел то на Волкова, то на Брюнхвальда:

– Добрый господин, помилосердствуйте, у меня жена на сносях, а детей уже двое, две сестры не замужем, брат больной…

– Кто таков? – перебил кавалер, не дав дураку договорить про семью.

– Я купец, Хельмут Майнцер из Ламберга, – глотая слезы, рассказывал купчишка. – Вы нынче ночью изволили у меня товары забрать, а у меня брат больной и матушка слепа и глупа по старости…

– Как ты сюда попал? – Кавалер поморщился. – Кто тебя пустил в лагерь?

Купчишка замялся, рыдать престал.

– Отвечай, мерзавец, – велел Карл Брюнхвальд сурово. – Не забывай, перед Инквизитором стоишь, он все равно правду узнает!

– Меня сюда господин пустил, – пролепетал купец.

– Какой еще господин? – спросил капитан-лейтенант.

– С черной бородой.

– Одноногий? – догадался Брюнхвальд, усмехаясь.

– Да, добрый господин.

– Роха, мерзавец, не первый раз уже берет взятки и пускает в лагерь всякую сволочь, – засмеялся Волков.

Карл Брюнхвальд тоже засмеялся, отпивая из бокала разбавленного вина, так как кофе он не жаловал.

– Вот поэтому я и говорю вам, Карл, что мне без лейтенанта никак, да и комендант из Рене так себе, – тихо, чтобы не слышали подчиненные, произнес кавалер и тут же спросил громко, обращаясь к купцу: – Так что тебе надобно?

– Прошу вас, добрый господин, выслушать, – заговорил купец быстро, боясь, что ему не дадут договорить. – Товары, что вы у меня забрали… краски для красилен, зеленые и бурые. За них я уже задаток взял у торговцев из Фёренбурга, а у наших менял так и заем еще, чтобы с кавалером фон Эрлихенгеном рассчитаться, а теперь я по миру пойду, а у меня матушка…

– Да слышал я, – прервал его кавалер, – матушка глухая, брат слепой, сестры на выданье… А о том, что товар твой ворованный, ты будто бы и не знал, не знал, что его мужики-еретики у честного купчишки отняли, а самого купчишку до полусмерти били притом. Ну, соври, что не знал про то.

– А я-то не еретик! – воскликнул купец радостно, словно сие должно все переменить. – Я чту истинную церковь – матерь нашу, чту папу и хожу к причастию. Прошу вас, добрый господин, не разоряйте нашу фамилию, верните хотя бы краски, спасите мою семью, иначе нас и дома, и всего другого имущества кредиторы лишат. Помилуйте брата по вере. – Молодой купец сложил руки в молитве и упал на колени.

– Брат по вере? – Волков поморщился. – И чем же ты лучше еретиков? Такой же вор, как и они. Сержант, гони его из лагеря вон, и чтобы сюда его больше не пускали.

Уве Вермер крепкой рукой старого сержанта схватил Хельмута Майнцера, купца из Ламберга, за шиворот и дернул так, что добротная ткань затрещала и нитками пошла.

– А ну, вставай!

А купчишка на ноги не встает, тащится по земле и орет: