Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Живя в доме родителей мужа, мы вели независимый от них образ жизни. Мне казалось вполне допустимым приглашать к себе друзей и время от времени устраивать маленькие собрания из лиц наиболее мне симпатичных. Для них назначались дни, когда свекровь была не одна, и мы думали, что она не будет против наших встреч, на которых не было гостей старше тридцати лет, но, увы, оказалось, что мы ошибались. Она обиделась, посчитав нелюбезным с нашей стороны избегать ее общества, между тем как нами руководило только желание не чувствовать себя стесненными и развлекаться сообразно нашему возрасту. Если бы она откровенно объяснилась со мной, мы охотно пожертвовали бы ради нее нашим шумным весельем, но она злилась молча, и с тех пор между нами возникли натянутые отношения, которые потом уже не прекращались.

Семнадцатого марта, после двадцативосьмичасовых ужасных страданий, у меня родился так страстно ожидаемый сын, появление которого осуществило все мои заветные желания. Я потом имела еще двух детей, но никогда не испытывала такого восторга, как услыхав крик моего первенца. Моя радость обратилась в какое-то безумие, которое на несколько минут заставило забыть о слабости. Я даже пыталась встать, чтобы посмотреть на сына, но, обессиленная перенесенными страданиями, упала на подушки. Благодаря своей молодости и здоровью я быстро поправилась и уже на девятый день, лежа на кушетке, принимала поздравления.

Казалось, с рождением наследника должно было упрочиться и мое счастье, но увы! Вместе со здоровьем вернулись прежние мелкие неприятности, и мы решили тогда, что, как ни хорошо у родителей мужа, самое лучшее жить своим домом. Мы переехали в Натолин, и я начала заниматься этим чудным имением.

Я с жаром принялась за хозяйство. Сама чертила планы, входила во все мелочи. Не зная Италии и Греции, я бредила ими. Мой свекор руководил мной и гордился, что сделал из меня художницу. С этих пор я оставила все свои причуды и сосредоточила самолюбие и заботы на Натолине, на этом образцовом имении, достойном, по моему мнению, бессмертия.

Когда у нас не хватало денег, я продавала бриллианты и покупала мрамор и бронзу. Мой муж, по-видимому, разделял мои вкусы и, несмотря на свою холодную, чуждую всякого энтузиазма натуру, с гордостью любовался моим творчеством.

О счастливое время, когда от избытка воображения я проводила бессонные ночи! Как часто я грезила с открытыми глазами! С каким нетерпением ждала я наступления утра, чтобы набросать на бумагу мысли, зародившиеся в ночной тиши!

Император Александр в Вилянуве (1805)

Нежданный гость – Князь Адам Чарторижский – Обед – Манера Александра вести разговор – Книга гостей, посещавших Вилянув

Однажды вечером, когда мы спокойно пили чай у камина, мужу подали письмо, содержание которого, казалось, его очень удивило. Я стала спрашивать, желая узнать, в чем дело, и тогда он предложил мне угадать, какой гость придет к нам на другой день. Я долго ломала голову, но не смогла догадаться.

Как могла я представить себе, что следует готовиться к встрече императора Александра со свитой! Сколько я ни видела государей, с каждым разом все более и более убеждалась, что они не подозревают, сколько хлопот и затруднений доставляют своими посещениями. С самой колыбели им твердят о счастье, которое они приносят своими визитами, и поэтому они даже не догадываются, как стесняет иногда их присутствие.

Но наши слуги сотворили чудо. Вопреки ожиданиям им удалось все устроить к приему неожиданного гостя, и к двум часам следующего дня все было готово. Немалую роль сыграла близость Варшавы.

Я пригласила дядю, князя [Иосифа] Понятовского, и его сестру, графиню Тышкевич, чтобы помочь мне достойным образом принять высокого гостя, так как мне пришлось дебютировать прямо с приема такого могущественного государя.

Император прибыл в четыре часа. Он был молод и красив, и, хотя был прекрасно сложен, его осанка показалась мне скорее элегантной, чем благородной и важной. Его манеры были лишены той непринужденности, которая присуща человеку, находящемуся в исключительном положении и привыкшему повелевать. По-видимому, он чувствовал себя стесненным; в его чрезмерной учтивости сквозило что-то банальное, и вообще все, вплоть до его необычайной прямизны вследствие чрезмерно узкого мундира, придавало ему вид скорее прелестного молодого офицера, чем юного монарха.

Князь Адам Чарторижский, сын князя-генерала, сопровождал Александра.

Говорили, что император под влиянием своею друга, не знавшего другой страсти, кроме любви к родине, проникся решением восстановить независимость Польши. Во всяком случае, известно, что пруссаки, владевшие тогда Варшавой, не позволили императору проехать через город, боясь взрыва народного энтузиазма в тот момент, когда, как они открыто заявляли, он готов был провозгласить себя королем Польши. Вот почему мы имели честь принимать императора у себя.