Графиня – служанка (СИ)

— Это довольно-таки хорошее жалованье. Или считаешь, что достойна лучшего?

Вытерев выступившие на глазах слёзы, я поставила тарелку на стол:

— Я понятия не имею, сколько зарабатывает прислуга, зато хорошо умею считать убытки. Будучи Просящей, мне подавали в день не менее двадцати медяшек, а то и все сорок-пятьдесят. В непогоду чуть меньше, а иногда и больше нижней планки…

Глава 34. Ловушки

Мои слова о том, сколько я зарабатывала, прося милостыню, весьма удивили Эйдена. Даже сказала бы, что ввели в ступор. Мне на секунду показалось, что до него стало доходить, чего он меня лишил своей эпатажной выходкой. Не только ведь воли и свободы выбора, но и существенного дохода. За три года у Просящих я могла бы выручить достаточно денег, чтобы уехать куда-нибудь подальше и снять домик, чтобы потом спокойно устроиться помощницей в какую-нибудь лавку. За шесть лет — уже купить тот же домик с садом и небольшим огородом в каком-нибудь предместье, а пару комнат сдавать. Если бы не один рыжий самоуверенный баран, всё могло бы получиться. Тем более что в Гренхолд «вход» «дядюшке Дереку» был закрыт. Ещё и душа за деда Гонро болела, привязалась я к старику за эти месяцы. Как он там? Жив ли, здоров? Наверняка весь Гренхолд перерыл вместе с Королём и Робом в поисках меня. Если у последних был исключительно коммерческий интерес, то дед Гонро относился ко мне как к своей родной внучке, если бы таковая у него была. А мне даже весточку никак было не передать: выход из дома закрыт, окна закупорены, денег нет. Даже записку не написать и с каким-нибудь мальчишкой не передать в Тёмный город Сторнвуда. Достаточно было поставить особый знак, чтобы её передали Королю в Гренхолд. Но, увы…

Жаль, что Эйдена вопросы, заданные в лоб, не смогли расшевелить, как большинство мужчин, поэтому приходится «водой точить этот камень». Не знаю, куда он каждый день уходит, скорее всего, на работу, но вот возвращается всегда с разным настроем. Даже сказала бы: в разной степени нейтральности, если можно так выразиться. И меня это настораживало. Будь я магом, проверила, не подвергается ли воздействию каких-либо чар, а так… В те моменты, когда успевала заметить в глазах что-то более «человеческое», «сострадательное», как тогда, на поляне после похищения, пыталась завести разговор, но Эйден сразу уходил.

Поэтому все дни проходили почти одинаково: утром я вставала, шла готовить очередной отвратительный внешне завтрак, потом уходила к себе и старалась прислушиваться ко всему, что происходит в доме. Уже по шагам Эйдена понимала, куда он направился и в каком относительно настроении находится. Щелчки замка входной двери распознавала лучше, чем звон часов, извещающий о наступлении нового часа. Да, как только последние проявления сотрясения исчезли, слух у меня стал намного лучше. Не звериным, конечно, но всё-таки. Поначалу было сложно научиться отстраняться от окружающих звуков, но постепенно научилась раскладывать их в своей голове, вычленяя нужные. Выходила я из своей комнаты только для того, чтобы посетить уборную или заняться приготовлением еды. Просьб насчёт мытья полов не поступало, поэтому швабру или тряпку брала в руки только для того, чтобы прибраться на кухне. То ли моя «наука» пошла ему на пользу, то ли опасался себе шею свернуть.

Чем больше времени проходило с того момента, как оказалась в доме Эйдена, тем всё настойчивее внутри билась мысль, что нужно бежать. По тому, как открывалась и закрывалась входная дверь, понимала, что какие-то чары на неё точно были наложены. Просить воду о помощи пока не рисковала: а толку? Сбегу от Эйдена, тут же попадусь «дядюшке Дереку». Слишком неравнозначный обмен. Ещё и смертельный для жизни. Вот так прыгать из огня да в полымя было бы настоящим сумасшествием. Оставалось только наблюдать и вести тебя не слишком тихо, но и не нарочито, чтобы не вызывать подозрений. Таким образом прошло двенадцать дней после начала «тихой мести» и почти месяц с моего похищения.