Гракх Бабёф и заговор «равных»

Последним аккордом бабувистского движения стала попытка поднять восстание в Гренельском военном лагере в ночь с 10 на 11 сентября 1796 г. Остававшиеся на свободе сторонники «равных» попытались проникнуть туда, чтобы устроить братание с солдатами. Власти, заранее узнавшие об этих планах, жестоко пресекли подобные поползновения: 20 человек были убиты на месте, 132 — арестованы и преданы военному суду, который вынес 32 смертных приговора, в том числе бывшему мэру Лиона Бертрану и трем бывшим депутатам Конвента, - Жавогу, Кюссе и Юге (тот самый Юге, которого один из бабувистских агентов занес в списки контрреволюционеров!). Они были признаны виновными в попытке восстановить Конституцию 1793 г.{646} Потомок одного из этих депутатов, Ж. Жавог, в своей статье о гренельском деле отметил парадоксальность восприятия современниками тех событий: якобинцы увидели в них заговор роялистов, а роялисты - происки террористов{647}. В подобной ситуации едва ли стоило ожидать того, что рядовой обыватель сумеет разобраться в хитросплетениях борьбы революционных фракций.

Означает ли нападение на Гренельский лагерь, что работа Тайной директории и ее агентов все-таки принесла определенные результаты? И да, и нет. Изучив предоставленные окружными агентами списки патриотов, журнал учета подписчиков на газету «Трибун народа» и список бабувистов, участвовавших в нападении на Гренельский лагерь, А. Собуль обнаружил, что эти перечни не совпадают{648}. Иначе говоря, читатели Бабёфа отнюдь не обязательно были его сторонниками; а те, в ком агенты видели опору будущей революции, могли просто не знать Бабёфа и его идей; и наконец, люди, реально взявшие в руки оружие, далеко не всегда относились к первым или ко вторым. Даже при самом беглом взгляде на материал, отмечал Собуль, в среде бабувистов выделяются столь разные группы, что само это общее наименование оказывается неопределенно широким{649}.

По сообщению Шьяппы, отдельные последователи Бабёфа проявят себя еще и в начале XIX в.{650} Впрочем, если в 1796 г. их с трудом отличали от других группировок, то тогда сделать это будет еще сложнее.

4.4. Бабувисты в тюрьме

Во время ареста Бабёф не сопротивлялся: по сообщению полицейского Доссонвиля, он, хотя и имел оружие, не попытался применить его, а только воскликнул: «Дело сделано! Тирания, так тирания!» Казалось бы, он понял, что все кончено, и сдался. Но два дня спустя «Трибун народа», уже столько раз менявший свои взгляды и успевший создать столько коалиций, сделал Директории очередной политический сюрприз. Он написал ей письмо весьма неожиданного содержания.

В этом письме заключенный внезапно заговорил с властями на равных и даже с позиции силы:

«Вы убедились воочию, что моя партия вполне равносильна вашей! Вы убедились воочию, сколь велики ее разветвления! Я более чем уверен в том, что это повергло вас в трепет»{651}.

Далее Бабёф писал, что его многочисленные сторонники не сложат оружия, а его изгнание или казнь не обезопасит Директорию, а, напротив, разозлит радикалов:

«Неужели вы хотите, чтобы на следующий день после моей казни мне были воздвигнуты алтари рядом с теми, где ныне поклоняются как славным мученикам Робеспьерам и Гужонам?»{652}

Ниже речь шла о том, что, расправившись с радикалами, власти останутся один на один против более опасного врага - роялистов. Не лучше ли Директории объединиться с партией Бабёфа? В конце концов, она вовсе не такая кровожадная, как ее изображают клеветники. Патриоты «хотели идти другими путями, а не теми, которыми шел Робеспьер»{653}. Их вполне устроят мирные перемены, и если директора начнут править «по-народному», то левой угрозы для них больше не будет. «Я подумал, что в конечном счете вы же не всегда были врагами этой Республики»{654}, - откровенно рассуждал Бабёф. В итоге он делал своим врагам выгодное предложение - объединиться:

«Я вижу возможность только одного разумного решения - заявите, что не было никакого серьезного заговора... От своего имени я бы тоже дал вам тогда гарантию, столь же всеобъемлющую, как и моя откровенность. Вы знаете, каким я обладаю влиянием на эту категорию людей, я хочу сказать - на патриотов. Я использую его, чтобы убедить их, что, поскольку вы народ, они должны быть заодно с вами»{655}.

Это последнее, самое потрясающее свидетельство невероятной политической гибкости Бабёфа появилось, конечно, в экстремальных условиях и было попыткой пойти ва-банк, когда терять все равно уже нечего. Однако, учитывая всю прошлую политическую биографию Гракха, чего-то подобного вполне можно было ожидать; особенно этот эпизод похож на ситуацию осенью 1795 г., когда после восстания 13 вандемьера Бабёф, сидя в тюрьме, точно так же предложил властям свои услуги и союз против роялистов в обмен на свободу. Тогда он действительно вскоре вышел из заключения и теперь, возможно, ждал повторения чего-то подобного.