Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Семантическая деформация глагола сбереги в строке Сбереги обо мне этот шепот огня и воды и в строке Сбереги о любви – бесконечный, пустой разговор определяется измененным порядком слов, если исходными высказываниями являются сбереги шепот огня и воды обо мне; сбереги бесконечный, пустой разговор о любви; Выдвижение на первый план слов сбереги обо мне (в двух строках из трех оно обозначено знаком тире) меняет актантную структуру в модели управления. Косвенное дополнение, предшествующее прямому, повышает это обо мне в ранге.

Между инверсированными конструкциями помещено свернутое высказывание, обозначенное именем ситуации молоко на хозяйской плите. В развернутом виде это, предположительно, такое сообщение: ‘сбереги воспоминание о том, как мы жили в чужом доме, кипятили молоко, что за этим последовало’. На тематическом уровне компрессия мотивирована домашним языком, понятным и субъекту речи, и адресату.

Последние три строчки усугубляют и компрессию, и аномалию управления – тем, что управляющими словами становятся имена существительные.

Интересно и то, что из этих трех строк с синтаксически параллельными конструкциями последняя абсолютно нормативна. Получается, что в контексте семантика слова мысль формируется с включением контекстуальной семантики слова зверь и муж. Первое из них, вероятно, обобщает представление о стихийных страстях (ср. также выражение звериная тоска), второе – о семейных и человеческих ценностях, о любви и ответственности.

Поскольку такая предложно-падежная конструкция связана с речевыми и ментальными актами (говорить, думать, вспоминать о чем-то), слова зверь и муж тоже оказываются вовлеченными в это семантическое поле. Субъект речи – поэт, и в этом случае понятия зверь, муж, мысль наполняются содержанием: ‘я тот, кто о тебе не только думает, но и, будучи и зверем, и мужем, напишет о тебе, сохранив тем самым тебя не только в своем сознании, но и в широком ментальном мире’.

Аномалии сочетаемости, основанные на системных отношениях в лексике и на фразеологии

Неузуальное управление глагола может базироваться на синонимических или таксономических отношениях в языке:

Я жил как жил… Но жить как жить?.. но как?:
я шел в шагах меня уже любили
садился в стул присаживались при
с признаньями, ложился я на локоть
хватали веер от укуса мух,
заболевал писали эпистолы

Виктор Соснора. «Дидактическая поэма»

[1303].

Сочетание садился в стул, видимо, производно от сочетания садился в кресло. Глагол садиться в этом случае приобретает сему ‘основательно’. По устному сообщению Н. Г. Бабенко, в студенческом жаргоне Калининградского университета выражение сидеть в стуле в 70–80‐х годах имело метафорическое значение ‘заниматься чем-то сосредоточенно, не отвлекаясь, быть недоступным для общения’. Вероятно, именно это значение актуально и в тексте Сосноры: он пишет о том, как ему досаждали излишним вниманием, не давая жить как жил.

В этом тексте весьма любопытно противопоставление деформированных моделей управления: садился в стул и присаживались при. Предлог при воспроизводит архаическую модель конструкций с изоморфизмом приставки и предлога. Эта модель актуализирована синтаксически (эллиптической автономностью предлога), фонетически и словообразовательно (парономазией присаживались при / с признаньями).

Вполне вероятно, что Соснора, преувеличенно этимологизируя приставку при-, иронизирует над тем, что приглашение садитесь вытесняется (а сейчас уже почти и вытеснено[1304]) формой присаживайтесь под влиянием суеверного табу тюремного происхождения[1305].

Следующий контекст демонстрирует полисемию предлога в и, соответственно, расширение валентности глагола:

Размечтались рыбы в воду,
птицы в воздух, пень в колоду,
бог мечтает сам в себя,
а в него мечтаю я

.

Виталий Кальпиди. «Стансы о чуде»

[1306].