Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Вслед за грамматической деформацией происходят сдвиги и в лексической семантике. Таким образом, деграмматикализация слова компенсируется его гиперсемантизацией. В результате значительно повышается лабильность языковых единиц, что приходит в противоречие с образами неподвижности.

Несомненно, в этом тексте концептуализируются начальные формы слов – именительный падеж существительных и прилагательных, инфинитивы[1421].

Вероятно, автономизация именительного падежа в чем-то существенном подобна автономизации инфинитива:

ИП [инфинитивное письмо. – Л. З.] <…> трактует о некой виртуальной реальности, о мыслимом инобытии субъекта, колеблющегося между лирическим «я» и «Другим» – то возвышенно-идеальным, то сатирически или иронически сниженным, а то и вообще неодушевленным. Мерцающее стирание граней между реальным и виртуальным, (перво)личным и неопределенно-личным, субъектом и окружением, глагольностью и безглагольностью – конструктивный принцип ИП, его основной тропологический ход, его поэтический raison d’ être (Жолковский 2005: 444–445).

В стихотворении Евгения Клюева тоже наблюдается «мерцающее стирание граней между реальным и виртуальным», отношения между предметами, природой, людьми, понятиями предстают то определенными, то неопределенными, в современных языковых единицах мерцают древние слова и формы. Это существенно для понимания текста о племени, живущем вдали от цивилизации, сохранившем первобытные представления о мире.

Описание мировосприятия этого племени соотнесено с утопией[1422] как вымышленно счастливым местом обитания людей, как местом с застывшим временем: Правильный, он всегда остается на месте <…> Это такое правильное приволье, / это такая правильная свобода.

И те языковые ограничения, которые описывает и частично воспроизводит Евгений Клюев, парадоксальным образом предстают языковой свободой и языковым привольем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как уст румяных без улыбки,

Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.

А. С. Пушкин

В этой книге затронуты далеко не все явления русской грамматики в ее динамике, представленные современной поэзией: неисчерпаемы и грамматика, и поэзия, есть немало альтернатив восприятия текстов.

Свойства языковых единиц формируются в поэзии сложным сплетением различных авторских и читательских ассоциаций. Естественно, языковой опыт, вкусы и чувство языка у авторов стихов и читателей не могут полностью совпадать, но поэты нередко направляют внимание читателей, тем более читателей-лингвистов на такие свойства языка, которые становятся заметными именно благодаря поэтической специфике текстов.

Тот материал, который здесь исследован, показывает, что грамматика в ее разнообразных нюансах и противоречиях является объектом постоянного внимания и экспериментов у многих современных поэтов.

Сравнительное изучение родственных, в частности славянских языков, диалектов, разных функциональных стилей убеждает в том, что история языка каждого народа сама по себе является грандиозным языковым экспериментом. Во все времена шли преобразования, и было много разнообразных возможностей эволюции, из которых только небольшая часть осуществлена в каждом из литературных языков. Разные результаты преобразований в родственных языках хорошо демонстрируют и потенциальные, но нереализованные возможности каждого из них.

Поэзия – тоже некий параллельный мир языка, в котором оказываются востребованными потенциальные свойства слов и форм – в ретроспективе и в перспективе.

Поэты – люди особенно чувствительные к языку, к его устройству и возможностям, а современная поэтическая культура, во многом ориентированная на выражение необычного восприятия мира, допускает и поощряет вольное обращение со всеми языковыми знаками, в том числе и с грамматическими.

Многочисленные грамматические аномалии в современной поэзии показывают высокую степень художественной мотивации отступлений от нормы.

Нетривиальное употребление грамматических форм и конструкций со всей очевидностью подтверждает слова Эжена Косериу: