Грань

Площадь плавно перетекла в широкую улицу — более опрятную, пестревшую вывесками торговых лавочек и мастерских. Праздный, деловой, безликий люд сновал от двери к двери в только им ведомой надобности. Рядовой день рядового города. Конвой горожане старательно игнорировали.

Топот, гомон, скрип и звон… Неумолимый марш в неведомое. И толика страха…

— Гляди, Корноухий, — солдат пихнул Михаила в бок и ткнул в неведомое пальцем. Страх возликовал.

Взглянув в указанном направлении, Михаил невольно замедлил шаг — увиденное ему не понравилось. Торговую улочку приняла в широкие объятия очередная площадь, посреди которой невероятным архитектурным ансамблем высилась огромная черная башня — столб тьмы, подпирающий небо. Овеянные черной поземкой каменные блоки — древние, выщербленные временем, пропитанные… ужасом. Ужас черными слезами стекал по стенам… «Я! Этого! Не вижу!» — билась спасительная мысль. Помогало слабо.

— Что это? — осмелился на вопрос Михаил.

Ктан, убедившись, что пленника проняло, милостиво пояснил:

— Это, Корноухий, тюрьма. Последний приют.

***

В немилосердной тишине тихо потрескивали факелы. Звук мгновенно растворялся в холодном сумраке залы.

— Доставили заключенного, мастер Трезел, — излишне бодро отрапортовал ктан.

Высокий, тощий мужчина с пропитой физиономией висельника недоуменно воззрился на осмелившегося нарушить тишину. Конвой тихо сдал назад, сгорбленными тенями переминаюсь у арки входа. Дай им волю, и они, проломив обитые железом створки, рванут под открытое небо. Михаил их понимал.

Мастер Трезел лениво кивнул и смерил заключенного мутным оценивающим взглядом. Ощутимо повеяло холодом.

— Агрун предупредил меня, — прохрипел Трезел. — На ваше счастье… — Тюремщик заперхал в страшном подобии смеха. — Идите ребятушки… бравы солдатушки… Идите на хрен отсюда.

Конвой мгновенно выскользнул за дверь. Тишина стала всеобъемлющей, безмолвные камни, бесшумное факельное пламя… «Как в склепе» — оценил Михаил акустическую аномалию.

— Знаешь кто я? — неожиданно спокойно спросил яроттец.

— Нет.

— Я тюремный мастер. Хозяин последнего приюта. И что из этого следует?

— Что вам не повезло?

Трезел задумчиво покачал головой, хмыкнул и неторопливо уместился за массивным столом. Шаркнул по нему ладонью, сметая объедки. Чище не стало.

— Умный паря. — Трезел оскалился. — Имя давай скажи…

— Иванов.

— Ага. — Тюремный мастер достал из стола устрашающих размеров книгу. Открыл и что-то с натугой нацарапал пером на пожелтевших страницах. Вновь посмотрел на замершего пленника. — Ты пойми, паря, сдохнешь ты тут… Мертвый ты уже…

Михаила качнуло. Вокруг пустота. И только рык…

Рычал Трезел:

— Стража! Хетчевы дети… Сюда, уроды! Галопом!

В дверном проеме, суетливо толкаясь, возникли четверо яроттцев.

— Уровень сорок, номер двенадцать.

Для вытолкнутого в коридор Михаила начался бесконечный подъем. Этажи как братья — темнота, холод и вонь. Голодные провалы коридоров слепо таращились на зыбкие тени. После тридцатого пролета Михаил сбился со счета.

— Сюда! — гаркнул стражник.

Пленника втолкнули в круглый зал. Взметнулась пыль, серой вуалью скользнувшая вдоль нескольких дверей. Пламя факелов коснулось багрянцем дверных петель и замков.

— Слышь, а мы задохлика из двенадцатой убрали? Ты помнишь?

— Не, не помню…

Черные-красные заржали, довольные шуткой. Заскрежетал замок.

Пинок препроводил Михаила в затхлую утробу камеры. Лучик света из узкого, шириной не более ладони, окна только подчеркивал тьму. Со скрипом закрываемой двери жернова реальности остановились. Хочешь — стой, хочешь — бейся о равнодушные стены, исходи криком — все едино. Подойдя к окну, Михаил взглянул на плывущие по небу легкие облака. Свобода близка и красива.

Рухнув на гнилую подстилку в углу, Михаил закрыл глаза. Он подождет.

Сколько времени прошло до того, как стылый воздух камеры всколыхнулся потревоженный распахнувшейся дверью, Михаил не знал. Часы, дни? Вечность вне голода и жажды, что стремительно высасывала силы. В какой-то неуловимый момент разум полыхнул знакомым пожаром, волны призрачного огня омыли тело. Сквозь пламя вспышкой ударил образ исхлестанного молниями мира, взметнулась черная пыль… Что-то новое возникло в мироощущении. И нет более сил терпеть.

С трудом открыв глаза, Михаил заметил в проеме двери силуэт — тень человека на грани бытия. Неизвестный сделал шаг вперед. Михаил удивленно привстал — к нему вошла сама тьма. Плетение черных нитей антрацитовым танцем рисовало не жизнь. На роль носителя подобного эпатажа могла претендовать только одна персона…

— Любопытно, — нарушил молчание мужской голос приятного тембра.

— Еще как, — процедил Михаил и дернулся вперед.

Поперек камеры, взрезав грязную серость пола угольно-черной бороздой, полыхнула фиолетовая зарница. Споткнувшись, Михаил закончил бросок в углу, болезненным ударом головы о камни означив финальный гонг. Вот и вся революция. Раздался легкий смешок.

— Готов ли ты к смерти?

— Нет. — Михаил кряхтя сел. Потрогал лоб. Шишка заработана.

— Смирись… Смерть неизбежна. Для тебя она просто неминуема.

— Вы, твари, сговорились что ли?!