Грань

В небольшой опрятной комнатке, в отсутствии окон освещенной парой лампад, вольготно расположился одинокий стол с аккуратной стопкой бумаг, перевязанных розовой тесьмой. Прибор для письма соседствовал с помятой кружкой, заполненной чем-то темно-красным… Аскетизм дешевой бухгалтерской конторы. Запах пыли и дерьма. Дерьмом пахло сильнее.

Чедр с недовольным видом водрузился за стол. Он явно нервничал, что само по себе было странно, учитывая его статус. Или же Михаил ошибался, и над этими мрачными пенатами довлела иная рука.

Чедр перехватил его взгляд и сплюнул.

— А вот не люблю я бывать здесь. Но приводят тебя и мне приходится работать!

Сквозь толщу стен пробился людской гомон. Толпа скандировала…

— Хетч! — Чедр прислушался и резко придвинул к себе одну из книг, развязал тесьму. Несколько минут он сосредоточено изучал записи.

— Твой номер шесть два пять. Понял?

— Да.

— Повтори!

Михаил повторил и усилием воли подавил зарождавшуюся панику. Удовлетворенно кивнув, Чедр сунулся в угол, выудил из стопки подобных мятую жестяную тарелку и сунул Михаилу. После чего решительно подступил к двери, ведущей в глубь здания, — бесцветной обшарпанной — страшной в своей простоте. Она бесшумно открылась, повинуясь жесту Чедра…

Михаил удивился.

За дверью обнаружилась пустая комната два на два метра. Кособокий табурет, тусклая масляная лампа и солдат неопределенного возраста, осоловевший от духоты и нестерпимой вони, перехлестнувшей волной через порог. Запахи пота, грязи и туалета били наотмашь. На противоположной от двери стене виднелся метрового диаметра люк, расположенный слишком низко, чтобы вызывать желание воспользоваться им. Над люком источником непередаваемых ароматов темнел ряд отверстий. Солдат, вытянувшись во фрунт, обреченно на них косился. На начальство он предпочитал не смотреть.

— Ну?! — не переступая порога, грозно рявкнул Чедр. — Мне долго ждать?!

«Сюр», — понял Михаил. На грани безумия. Но детали безумия он тщательно запомнит, чтобы потом разложить на частички мозаики, ведущей к свободе. Вопреки обещанной ему смерти. И пусть утрутся, сволочи.

— Попыток проникновения замечено не было, — вяло отрапортовал стражник. И видимо совсем потеряв страх, добавил: — Вы же рядом сидели…

— Запорю, скотина! — завизжал Чедр. — Тебя какого хрена поставили сюда?! Тебе за что платят?!

— Не знаю, — честно признался яроттец. Чедр поперхнулся воздухом. Недоуменно повертел головой и оглянулся на сдерживавший смешки конвой. Обреченно махнул рукой.

— Проверь и заводи.

Солдат приник к отверстиям над люком и несколько минут добросовестно что-то высматривал сквозь них. Убедившись в отсутствии угрозы, он откинул массивную задвижку и под визг петель приоткрыл люк. Меланхолично кивнул заключенному.

Глубоко вздохнув, Михаил нырнул в открывшийся проход и тут же пожалел о вдохе. Амбре — сродни химической атаке. Лязгнул позади засов, знаменуя новый этап в тюремной игре. Надо признать, яроттская команда пока лидировала с явным отрывом, но пути фатума неисповедимы.

Михаил осмотрелся. По левую руку молчаливо и грозно высились створки ворот, по правую — через небольшой отнорок коридора виднелся дуговой изгиб залы со скошенным ступенчатым потолком. Вдоль внешней стены выстроились кельи- камеры — сумрачные норы с гнилым тряпьем, распиханным по углам. В них молчаливыми призраками ютились заключенные. Апатичные вялые силуэты, бесцельным движением колыхавшие смрадный воздух. Они сидели, лежали, общались, спорили и совокуплялись, но кто-то вынул из них искру жизни, лишил воли, подчинил ритму безысходности… Дух обреченности валил с ног сильнее вони — осознал Михаил.

— Выбраться… — он сгорбился в попытке стать незаметным, в попытке укрыться от жадно пьющей силы отравы этого места. — Выбраться…

Стоило поторопиться с освобождением, чтобы не сойти с ума. Но вот беда — верилось в свободу с трудом.

Михаил медленно двинулся по великому кольцу центрального и единственного тюремного блока. Заглянул в первую келью… Сквозь чадящую тьму проступили серые пятна лиц. Он поспешно отвернулся и взглянул на внутреннюю стену залы — отмеченную рядом бойниц, сквозь которые доносились скандирующие вопли толпы. Вывод о целевой роли тюрьмы сделать не трудно — дешевле военнопленных гладиаторов не найти. Сражайся или умри, вырви у судьбы еще денек… Или же найди избавление, сведя счеты с жизнью на потеху публике.

Ведомый неясным предчувствием Михаил оставил попытки отыскать свободную келью и неуверенно двинулся к бойницам. Он не хотел идти, не хотел видеть… В толпе заключенных мелькнуло знакомое лицо.

— Шарет!

Михаил устремился к стегардцу, растолкал вяло огрызнувшихся узников и достиг проема бойницы, сочившегося дневным светом.

— Корноухий, — раздался безжизненный голос Труга. — И тебя сюда.

— Чего киснете? — спросил Михаил. И замер.

На видневшемся сквозь бойницу кусочке арены стояли две женщины. Холодом и смертью блестели клинки в смуглых руках. И если на безвестную ваарку, отдавшуюся на корабле на потеху матросам, Михаилу было наплевать, то на ее соперницу…