Грань

Михаил перевернулся на спину и успел заметить, как плотный комок ярости, собранный из дгора, таранит головой приятеля Громилы. От тычка мужчина отлетел в толпу — прямо под ноги к Дзейре. Женщина пожала плечами — идиоты вольны убивать друг друга любым доступным способом. Оплакивать никто не станет. Чужие жизни — лишь помеха, досадное недоразумение…

Дзейра небрежно наступила на пах шевельнувшегося врага. Исключительно из здорового эгоизма — мерзавец ей никогда не нравился.

С трудом приподнявшись, Михаил оглядел поле боя. Рядом находились друзья, и они улыбались. Сумрак чуть посветлел, вонь ослабла и в безысходности бытия наметились первые предвестники грядущей бури.

— Идем, — кивнул Шарет.

И они пошли.

***

Проводив Корноухого мрачным взглядом, Фоота выругалась. Шанс упущен… но не исключен. Не торопясь, ваарка направилась за избранным судьбой врагом. Добравшись до камеры оного, устроилась неподалеку и приготовилась терпеливо ждать, ловя обрывки фраз.

***

Утро начиналось необыкновенно — храпел эльф. Михаил недоверчиво прислушался… И впрямь эльф. Однообразие минувших дней чуть дрогнуло потревоженное неординарностью звука. Зевнув, Михаил развернулся к стене и кончиками пальцев провел по оставленным на камнях отметкам предполагаемых суточных циклов. Восемь серых царапин… Целых восемь… Слишком много.

Михаил сел и взглянул на соседа по келье. Лицо алькарийца темнело свежими кровоподтеками.

— Мешаю? — неожиданно спросил эльф.

— Так и так пора вставать… Слушай, который день рядом, а я даже не знаю твоего имени.

— Убить безымянного легче.

— Верно мыслишь остроухий, — подала голос Дзейра.

— Ни хрена не меняется, — пробормотал Михаил. Подобрав тарелку, он отправился к раздаче.

Алькариец прав — знание имени не обязательно под пятой смерти. Обдумав эту мысль за завтраком, Михаил в очередной раз признал ее несостоятельной. Необходимо изменить опостылевшую реальность…

— Шестьсот двадцать пять! Пятьсот восемьдесят шесть! — прогремело под сводами.

Но, черт возьми, не так же! Михаил на секунду закрыл глаза — везение закончилось. Он торопливо зашагал к выходу на арену, где томился в ожидании номер пять восемь шесть.

Женщина убившая Сааду.

Михаил замер. Некогда у него было желание отомстить, но за общим отрицательным настроем тюремного бытия, обильно сдобренного назойливым страхом «последнего дня», желание притупилось, истерлось, растворилось в безднах памяти.

— Живей! — резанул голос стражника.

Смена запахов, света и декораций промелькнула в считанные секунды. В руку лег потертый эфес меча, горький ток арены вскружил голову. Стылый воздух и крик. Грохот сердца.

— Вали ее! — гремело с трибун.

Роми затравленно взглянула на страшного лепурца, волей случая избранного ей в противники. Она помнила его ненависть и поэтому не сомневалась — сегодня она умрет. Закрыв глаза, Роми всхлипнула, почему все так? За что ее ненавидят боги? Разве простое желание жить столь преступно? Ответа она не получила.

Взвизгнув, женщина бросилась вперед.

Михаил отразил выпад и, шагнув в сторону, помог женщине продолжить бросок. Не удержавшись, Роми упала на колени, ткнулась лицом в горячий песок. Капля крови скользнула по ее губам и алой кляксой расплескалась в песчаных волнах. ЖИТЬ! Не поднимаясь, Роми бешено резанула мечом воздух.

Звон… Руки у Роми разжались. Поняв, что обезоружена, она прыгнула на противника, стремясь достать до глаз. Так привычнее, так получалось раньше с незадачливыми соперницами…

Михаил локтем сшиб лепурку наземь. Занес в широком замахе меч…

Глава 10

Боль. Отдаленная ватная боль. И боль, раздирающая тело сотней крючьев. Зудящая, беснующаяся, тупая, нестерпимая, яростная, невнятная и вечная боль. В прорехах боли — смутные голоса, кружившие в хороводе неясных желаний. Хотелось пить, постоянно хотелось пить… Рев огня звучал нескончаемой симфонией. Чьи-то руки разрушали иллюзию покоя…

— Жарко… — хриплый шепот отразился от стен кельи.

— Опаньки, — сказал женский голос. — Не помер.

— Заткнись, — прозвучал безапелляционный ответ.

По голосу — Труг. Первая связная мысль. Михаил приоткрыл налитые свинцом веки. Левое открываться не пожелало.

— Не двигайся, — к нему придвинулась тень, попутно обретая черты Шарета. — Пить хочешь?

— Сколько прошло? Дней сколько… — попытался спросить Михаил. Горло выдало надсадный хрип. Он закашлялся.

— Пять, — понял Шарет.

Михаил содрогнулся, тело окатило жаром. Мышцы свело в судороге электрического удара… Картина реальности чуть прояснилась. Глаза различили знакомые лица, снедаемые тревогой и… недоверием. При своевременной поддержке Труга Михаил принял сидячее положение и со стоном откинулся назад — к благословенному холоду стены.

— Не спешил бы… — посоветовал Шарет, отстраняясь.

— Меня не убили, — сделал вывод Михаил.

— Именно, — Недоверие всецело принадлежало Дзейре. — Тебя измордовали в мясо, станцевали на костях и поглумились над тушкой, но не убили. Почему тебя не убили?

— Ты совсем охренела, женщина? — вскинулся Труг.

— Ты первый выживший, — нарушил молчание эльф.

— И что?