Грань безумия

Послышалась тяжелая поступь. Дверь полностью распахнулась, кроваво-мясной аромат стал гораздо острее. В лавку шагнул мясник Грубин.

Был он одного роста с Николашей, но, наверное, раза в полтора шире в плечах, а весил вдвое против будущего зятя… Стройная Ульяна, без сомнения, фигурой удалась в мать.

Мясник обогнул прилавок, спросил без прежней зычности, но недоброжелательно:

– Чего пришел? Сам видишь, не торгуем сегодня.

Все заготовленные Николашей слова куда-то подевались, язык словно прилип к гортани…

Выглядел Грубин странно… И не в том даже дело, что белый и отглаженный его фартук загажен красным, а в руке окровавленный мясницкий топор, – это, в конце концов, часть его работы, хоть и смотрится непрезентабельно…

Но и сам мясник был не похож на себя. Щеки, всегда чисто выбритые, сейчас густо покрывала щетина, как бы ни трехдневная. Взгляд из-под сросшихся бровей… ну… вот пришла бы кому дурацкая идея вставить в словарь Блокгауза и Ефрона статью «Безумный взгляд» – фотография парголовского мясника пришлась бы там кстати в качестве иллюстрации.

Дышал Грубин тяжело, сипло, и даже с расстояния в пару аршин Николаша почуял густой водочный дух. Но стоял на ногах мясник твердо, язык не заплетался.

Оба молчали. Пауза затягивалась. С топора упала на пол большая алая капля, и шлепок ее прозвучал оглушительно. Букет в руке казался глупым и ненужным.

Николаша с огромным усилием разлепил наконец губы:

– Трофим Терентьевич, я…

Заготовленные слова упорно не хотели вспоминаться, лишь вертелось в голове идиотское «у вас товар, у нас купец», и Николаша бабахнул в лоб, без предисловий:

– Я пришел просить руку и сердце вашей дочери, Ульяны. Вот…

Вновь повисла пауза. Николашу все сильнее охватывала тревога, ему казалось, что ответ может последовать любой, в самом нехорошем смысле любой… Он осторожно, стараясь сделать это незаметно, попятился, увеличивая расстояние между собой и мясницким топором.

– Руку и сердце… – с непонятным выражением произнес Грубин и повторил еще раз: – Руку и сердце, говоришь… Х-хе…

Он шагнул вперед, Николаша отшатнулся, уже не пытаясь скрыть свое движение, но мясник лишь протопал к двери, с оглушительным лязгом задвинул засов.

– Ну пойдем, женишок… Потолкуем.

Мясник тяжело пошагал обратно, огибая прилавок и не интересуясь, идет ли за ним «женишок»…

Николаша поборол навязчивое желание метнуться к наружной двери, отдернуть засов и задать стрекача и двинулся следом.

* * *

Наверное, в этой небольшой комнате первого этажа отдыхали и трапезничали наемные работники (подряжал их Грубин лишь на теплый сезон, по холодам обходясь своими силами).

На столе из некрашеных досок стоял спартанского вида натюрморт: водочный штоф, уже наполовину пустой, и стакан. Заглядевшись на лаконическую композицию, Николаша не заметил, откуда мясник достал второй стакан…

Достал и выставил рядом с первым, и тотчас же водка журчащей струйкой наполнила оба почти до краев.

– Садись и пей, – скомандовал Грубин, опускаясь на лавку.

Не так, совсем не так виделся Николаше ход его сватовства… Водку он пробовал, не без того, но не любил, считал напитком, недостойным культурного и образованного человека.

Однако обижать будущего тестя не хотелось… Николаша несмело пригубил, сделал небольшой глоток и поставил емкость обратно на стол. Стаканы, кстати, были граненые, те самые «шуваловские», но сейчас история их изобретения не казалась Николаше забавной. Ему сейчас ничто не казалось забавным.

– До дна пей, женишок, до дна… На трезвую голову нельзя слушать, что я тебе расскажу.

Ну как откажешь будущему тестю? Особенно когда у тестя такой безумный взгляд… А под рукой у него на лавке лежит окровавленный топор.

«До дна» Николаша не осилил. Опростал три четверти или около того. Водка обжигала глотку. Заесть было нечем, закуски мясник явно считал ненужной роскошью, и Николаша лишь вдохнул воздух ртом, остужая водочное жжение. Воздух здесь, к слову, сам по себе мог послужить закуской, настолько чувствовался в нем аромат свежего мяса, разделочная была где-то неподалеку.

На пустой желудок и с непривычки подействовала водка немедленно. Пульс в висках стал ощутимее, в голове появилась какая-то легкая и звенящая гулкость…

– Тебя ведь Колей кличут, так? – Николаша кивнул, подтверждая. – Значит, это с тобой Ульянка согрешила…

Последние слова мясника прозвучали без упрека или угрозы, как простое утверждение факта. Николаша никак на них реагировать не стал: ничего в точности Грубин знать не может и вообще это личное дело двоих, нечего тут…

Он чувствовал, что пьянеет все сильнее. И решил, что к водке больше не притронется. Тесть там или не тесть – уважил разок и хватит.

– Зря ты, Коля, с ней оскоромился… Ну да ладно, не ты, так другой бы… Я в твои года нимало не умнее был. Правда, баронесса Глашу в большой строгости держала, все у нас только после венчания случилось… Ты ведь слышал, как и на ком я женился?

Не дожидаясь ответа, мясник вновь взялся за штоф, налил себе, восстановил убыль в стакане «женишка», игнорируя слабый протестующий жест.