Грань безумия

Всхлипнув, я добрёл до двери. Задел ботинок, он бесшумно отлетел в сторону. Квартиру заливал тихий скользкий ночной ужас.

Посмотрел в глазок.

На лестничной клетке стоял человек, закутанный в серые лохмотья. Он нежно гладил дверь квартиры напротив. Лохмотья свисали лентами, колыхались, плыли в воздухе. От них невозможно было отвести взгляд.

С жутким отвратительным сладострастием человек вжимался в дверь, гладил ее, что-то шептал.

Каждое его движение было мерзким, но притягательным, я не мог оторваться от дверного глазка, казалось совершенно невозможным сделать хотя бы шаг назад.

Наоборот – я хотел открыть дверь. Чтобы видеть каждое его движение, слышать шепот серых губ.

Меня передёрнуло – почему серых? Затрясло крупной дрожью так, что я отвалился от дверного глазка и чуть не упал, запнувшись о ботинок, притаившийся в темноте.

Со свистом выдохнул. Провел рукой по лицу и снова посмотрел в глазок.

Существо стояло посередине лестничной площадки и внимательно смотрело на меня.

Тонкие серые губы неслышно и неостановимо шептали, прозрачные глаза с едва заметными зрачками смотрели с холодным жестоким интересом. Ленты лохмотьев змеино вились в воздухе.

Я повернул круглую шайбу верхнего замка. Щёлк, щёлк – с облегчением слушал, как входят в пазы надёжные стальные штыри.

Существо досадливо покачало головой и скользнуло вниз по лестнице.

Человек не может так двигаться, подумал я.

Я едва добрёл до кровати и провалился в сон.

* * *

– Сознание выкидывает странные штуки, – откинувшись в кресле, доктор Корженёв крутил в сильных сухих пальцах «Паркер» и явно веселился, – если помните, я предупредил вас об этом сразу же, как только вернулось сознание.

– Но я не спал! Понимаете, это не был сон, бред, галлюцинация, – я старался сохранять хладнокровие, рассуждать рационально. Помогало, но не слишком. До сих пор чувствовал взгляд твари с лестничной площадки.

Корженёв подался вперед, навалился на столешницу.

– Вы, вообще, с чего взяли, что можете сейчас отличить реальность от галлюцинации? Я вас буквально с того света вытащил. Вы мёртвый были. Совсем. А я вас вернул, и операция была экспериментальной. Вас таких счастливчиков на весь мир десяток, а на Россию – трое. Послеоперационное состояние попросту не изучено. Базы нет, – развел руками врач.

Я вздохнул:

– Делать-то что, доктор?

Врач пожал плечами.

– Жизнью наслаждаться. Спортом заниматься. С красивыми женщинами знакомиться. Контролировать свое окружение, не подвергать сознание ненужным стрессам. Медитировать попробуйте, хуже не будет. Поймите, – он снова взял двумя пальцами «Паркер», – вам мозг пересобрали. Грубо говоря, сейчас нейроны в вашей голове восстанавливают связи, прокладывают новые дороги, по которым проходят сигналы. Какими явлениями и образами это сопровождается, не знает никто. Честно говорю, вообще, никто. Вот в вашем случае образы и ощущения оказались крайне причудливыми.

– Может, таблетки какие?

– Никаких таблеток, – отрезал врач, – только естественное восстановление нейронных связей. Спорт, природа, женщины, медитация.

– А что делать, если эти… видения будут повторяться?

– Придёте ко мне, будем думать.

Уже в дверях я остановился. Мне пришел в голову вопрос.

– Доктор, а что с другими? Вы сказали, в России таких трое. У них тоже были галлюцинации?

Корженёв улыбнулся. Обаятельно. С пониманием.

– С остальными двумя всё в порядке. Живут обычной полноценной жизнью. У них ощущения были несколько иными. Но были. Не переживайте вы так. Все будет хорошо.

* * *

Корженёв прав.

Надо восстанавливаться. Жить той самой полноценной жизнью.

На работе меня ждали только в конце месяца. За две недели надо хоть как-то восстановиться. Полтора часа я долбил боксерский мешок, приседал, прыгал на скакалке. Теперь приятно ныли руки и ноги, побаливал пресс.

В вагоне метро я сел, закрыл глаза.

Тело вспоминало, какой это кайф, расслабиться после хорошей тренировки.

– Вы это правильно сделали, что дверь не открыли, – услышал я торопливый шепот, – вы дверь скребунам не открывайте, не надо дверь открывать, войдут они тогда, плохо это, дверь скребунам открывать.

Шёпот тёк в уши вязкой струйкой, и я не сразу осознал, что значат эти слова.

Когда понял, рывком вскочил, но шептун уже протискивался к выходу. Сгорбленная спина, жалко опущенные плечи, из-под коротких обтрёпанных брюк торчат белые щиколотки.

В дверях он обернулся. Я увидел дикие испуганные глаза.

Осторожно, двери закрываются.

Я в сердцах грохнул ладонью по стеклу.

Не хотелось в пустую квартиру, и я пошел длинным кружным путём, убеждая себя, что гуляю потому, что нельзя не побродить по уютному зелёному району в такой чудесный тёплый вечер. Да-да. А не потому, что у меня снова галлюцинации. Теперь слуховые.

Август уже подумывал о том, чтобы сдать дела сентябрю, но чувствовалось это только по редким порывам прохладного ветра и по едва уловимому терпкому предосеннему запаху.

Прошелся по Измайловскому проспекту вдоль леса, свернул во дворы, чтобы выйти к Первомайской.