Грань безумия

– Ну этот, как его… Новенький тут. Шустрик, что ли… Мне о нем говорили, но я с ним еще не сталкивался… Нет, точно он был. Сто процентов… С сумкой… Он чуть не вдвое согнулся, когда ее тащил. Откуда у него сумка? Он ведь ее отсюда тащил, от камеры… Они ж тут дежурят.

Это точно, подумал Павлов. Дежурят. Стараются заглянуть пассажиру через плечо. Код рассмотреть, цифры на барабанах. И если им повезет, то просто изымают вещи, пока разиня гуляет по городу.

– Найти его можем? – спросил Павлов.

– А черт его… Адреса я его не знаю, а со шмотками он на вокзале, наверное, не останется… Хреново, да? – Соколов вытер рот левой рукой. – Что ж ты… Теперь ни вещей, ни фамилии… пропавшего. Обосрались мы, Серега, да?

– Тридцатое апреля, – хрипло выдохнул Павлов. – Тридцатое апреля…

Его мутило, комок снова подкатил к горлу, вызывая позывы тошноты.

– Нет уж, хрен вам, – почти выкрикнул Соколов. – Хренушки… Ждать еще раз? Чтобы убедиться? Нет. Я сегодня все узнаю. Сегодня. Давай за мной!

Они вышли из камеры хранения, поднялись к билетным кассам. Соколов ничего не объяснял, Павлов ничего не спрашивал.

Соколов остановился возле лестницы на второй этаж.

– Возле третьей кассы, – сказал через минуту Соколов. – Щука. Видишь?

– Билетами торгует, как всегда.

– Ну да, пока ворованное не скупает. Давай его аккуратно…

Щука – приличного вида сорокалетний мужчина – на приближение милиционеров не отреагировал, деньги он начальству платил аккуратно, так что чувствовал себе в безопасности.

– Пройдем, – сказал Соколов.

– Работаю я, – почти небрежно ответил Щука. – Железному я в понедельник заносил, так что…

Щука вскрикнул и согнулся вдвое.

– Идем, я сказал, – Соколов легонько стукнул его резиновой палкой по ноге. – Или еще раз по яйцам приложить?

– П-пошли… Куда?

– В бытовку, – сказал Соколов.

– Да вы чего?.. – дернулся Щука. – В какую бытовку? Зачем? За что?..

– Там узнаешь, – пообещал Соколов.

– Не надо в бытовку… Я здесь… что нужно? Денег?

– Мне нужен Шустрик. Где он пасется?

– Я не… – Щука снова согнулся и застонал.

– Даже не пытайся изображать. Где найти Шустрика?

– Он в «Семафоре» крутится. Честно. Постоянно там, если не работает…

В кафе возле вокзала «Семафор» Шустрика не было.

– Подождем тут, – сказал Соколов. – Постоим напротив, чтобы не спугнуть.

– А если он с вещами уехал? – Павлов расстегнул верхние пуговицы шинели, подставляя грудь прохладному ветру. – А нам еще рапорт писать?

– Придет, – уверенно сказал Соколов. – Никуда он не денется.

И Шустрик пришел. Вынырнул откуда-то со стороны складов. Остановился возле газетного киоска, купил сигареты, что-то крикнул вдогонку проходившей девчонке, засмеялся пронзительно, когда девчонка его послала, и, не торопясь, двинулся к кафе.

– Привет! – сказал Соколов и ударил резиновой палкой.

Шустрик все еще хрипел, когда Павлов и Соколов втащили его в глухой бетонный подвал под рестораном. Директор разрешал пользоваться этим помещением для бесед с задержанными. Для неофициальных бесед.

Соколов толкнул Шустрика на пол, закрыл дверь на засов. И снял шинель, аккуратно положил ее вместе с ремнем и кобурой на ящик возле стены. Подошел к Шустрику, который стоял, прижавшись спиной к стене. Не говоря ни слова, ударил палкой по животу, когда Шустрик упал, молча перевернул его лицом вниз и соединил наручниками правую руку парня с его же левой щиколоткой.

– За что… – простонал Шустрик.

– Понимаешь, уродец, – Соколов присел на корточки перед ним. – Я мог бы просто оставить тебя тут в позе ласточки. И через пару-тройку часов ты бы все рассказал.

– Что рассказал? Я ничего…

Удар. Несильный, но достаточный, чтобы сбить дыхание.

– Не перебивай. У нас мало времени, поэтому я буду тебя лупцевать. Понял?

– Но я…

– Ты взял вещи в камере хранения, – сказал Соколов.

Не спросил, а именно сказал, словно все знал и во всем был уверен.

– Где эти вещи?

– Я не знаю, о чем ты… вы… – простонал Шустрик.

– Слышь, Павлов, выйди, – не оборачиваясь, попросил Соколов. – Я при тебе стесняюсь. Дверь снаружи закрой. Приходи минут через тридцать. К этому времени я, думаю, закончу.

Павлов вышел из подвала. Прошел по центральному залу.

– Там тебя с Артемом Железный ищет, – сказал патрульный.

– Значит, найдет, – ответил Павлов. – Железный у нас – сыщик от бога.

Патрульные засмеялись и ушли.

Что там произошло, подумал Павлов. Проклятая камера… И эта мерзость в мозгу… Павлов бегом бросился к туалету, влетел в кабинку, и его стошнило. Вначале остатками еды, потом желчью. Желудок словно свело судорогой.

Павлов подошел к умывальнику, повернул вентиль, несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой. Прополоскал рот. Глянул мельком на себя в зеркало и отвернулся – бледное лицо, темные круги под глазами. Будто болеет Серега Павлов месяц. Не меньше. И тяжело болеет.

Нужно просто все бросить. И забыть. А еще подать рапорт, чтобы перевели его отсюда куда-нибудь… Во вневедомственную охрану. В патрульно-постовую… Лишь бы не здесь. Лишь бы подальше отсюда.