Грань безумия

– Да какой там заработок? – возмутился Соколов. – В чемоданах?

– Не скажи. Как-то раз мы перехватили мешок с маковой соломкой. Пару раз – охотничье оружие. Не подобрали возле ячейки, правда, а честно срисовали код у лопоухих. А то, что нам… э-э… тварь, как выразился старший сержант, оставила, таки да, мелочь. Но нам суета тут не нужна.

– Откуда вы узнали наши звания? – спросил Павлов. – Вы его называете страшим сержантом, а лычек…

– Бросьте, не про то спрашиваете. Полагаете, мы не можем быть с вами знакомы? Не о том спрашиваете…

– А о чем? Кто сегодня пропал? Фамилия, имя?

– Этого вы, боюсь, не узнаете. Зачем? В стране за год пропадает в общей сложности пятьдесят тысяч человек. Одним больше, одним меньше…

– Как это происходит? Вы пытались выяснить?

– С интервалом в сорок один день. Независимо от погоды. Поздно вечером. Человек в отделении должен быть один. При свидетелях ничего не происходит. Если приходить за багажом парами – полная безопасность. Я как-то проверил, посылал своих людей так, чтобы они на сорок первый день крутились неподалеку от одиночного пассажира. Возле каждого. И очередной пассажир пропал только к утру, когда мы его перестали прикрывать…

– Значит, можно это как-то сдерживать? – уточнил Павлов.

– А я не знаю, чем это закончится. Пройдет сорок второй день, сорок третий… Вы можете себе представить, что может натворить голодная тварь – как выразился старший сержант, – дорвавшись до еды? А вдруг она просто бросится наружу и начнет рвать… или что там она начнет – всех подряд.

– И поймать ее не пытались?

– Зачем?

– Это же деньги! Сумасшедшие деньги, если правильно распорядиться? – Павлов закрыл глаза, но разноцветные круги продолжали вращаться перед ним.

– Нет. Я не азартный человек. Я знаю, этого достаточно. Да и как поймать, если оно или она скользит свободно сквозь стенки ячеек? Есть один способ, как мне кажется. Открыть все ячейки в неурочный день. Все, до одной. Вот в этой последней ячейке и будет то, что вас так интересует. Можете себе представить, как все ячейки камеры хранения будут открыты? Это практически невозможно. И я не знаю, может ли что-то вообще на это как-то воздействовать. Причинить вред этому? Оно ждет. Каким-то образом ощущает, что к некой ячейке идет человек. Он поворачивает барабанчики с буквой и цифрами, а оно… или она… – Страх говорил тихо, но слышно его было отчетливо. – Оказывается именно в той ячейке… и если нет никого рядом… Я не знаю, как происходит выбор, если таких людей несколько, но, полагаю, при отсутствии выбора атака произойдет неизбежно…

– Неизбежно… – повторил за Страхом Павлов.

– Неизбежно… – повторил и Соколов.

– А сейчас, простите, мне пора. Что-то мы разболтались с вами… Кстати, если вы захотите снова со мной пообщаться – милости прошу. Тот же маршрут. Ну а сегодня вы дорогу назад найдете.

Дорогу они нашли.

Соколов матерился последними словами, не переставая. Облаял нескольких человек в отделении, а потом сказал Павлову тихо, что все равно достанет эту тварь. Все равно придумает, как. Обязательно. Никуда эта тварь не денется.

– Понимаешь, Серега, есть такие моменты… такие штуки, которых нельзя просто так оставлять. Что бы там ни было в этой камере хранения, тварь какая-то или… ну не знаю… Все, что угодно. А я – человек! Ты понял? Человек! Я не тот урод, который с нами из темноты разговаривал… Так что…

Через неделю Павлову позвонила Ирка.

– Что там у вас случилось? – спросила она у Павлова.

– А что? Что-то с Артемом?

– Что-то с Артемом, – всхлипнула Ирка. – Он…

– Пьет?

– Если бы… Уж лучше бы напивался, а то ведь… Трезвый он. А глаза…

– Кричать продолжает по ночам?

– Нет. Вернулся в спальню ко мне. Не кричит. А только шепчет иногда… Тихо-тихо… – по голосу было понятно, что Ирка еле сдерживает себя, чтобы не зарыдать. – Убью тебя. Все равно убью тебя. Так спокойно говорит. Мне страшно. Ты поговоришь с ним? Так же нельзя… Ну поговори…

– Хорошо, – соврал Павлов. – Я поговорю. А ты не бойся – все будет нормально. Просто… Он немного устал. Ничего, скоро отпуск у него. Отдохнете.

Отдохнете, повторил Павлов, глядя на телефонную трубку в своей руке. Все отдохнем.

Теперь он старался не заходить в камеру хранения. Ему было противно даже подумать о том, что снова в его мозгу… Нет. Не нужно. Отговорить Артема, что бы он ни придумал. Вот завтра.

Но завтра Павлов так и не решался начать разговор. Послезавтра. Точно поговорим.

Что-то ведь Соколов задумал. Может, его как-то просто не пустить в камеру хранения тридцатого апреля? Вон выставить алкашам пару бутылок, чтобы они Артему ногу сломали. Безжалостно чтоб. Открытый перелом. Чтобы даже на костылях он не смог туда явиться. Но пройдет сорок один день. Или восемьдесят два. И Артем снова туда полезет, он ненормальный. Он не остановится.

На дежурстве они перестали разговаривать – просто ходили рядом, вместе заходили в кафе перекусить и молча сидели, отхлебывая кофе из чашек. Потом снова вместе шли по маршруту.

А о чем говорить?