Грань безумия

Почему это бросилось в глаза? Наверное, о нитках думать проще, чем о смерти человека. Пока еще живого человека…

Второе отделение, третье… Иван Семеныч остановился на перекрестке, словно вспоминая номер ячейки. Полез в боковой карман пиджака, достал бумажку.

Соколов быстро догнал его, схватил под руку и втолкнул в отделение камеры. Иван Степаныч хотел повернуть направо, а Соколов его оттолкнул влево. И назад. А сам, выхватив записку с номером и кодом, бросился к ячейке.

Иван Степаныч неловко взмахнул руками, засеменил спиной вперед, пытаясь удержать равновесие, но зацепился каблуком и упал. Схватившись рукой за одну из ячеек, падение замедлил, но все равно опрокинулся навзничь.

Ударило три выстрела подряд.

Бах-бах-бах!

У Соколова всегда была быстрая рука. На стрельбах он успевал выпустить все восемь пуль одной очередью, как из автомата. Восемь пуль. А сейчас прозвучало только три выстрела. Только три.

– Да что ж это творится? – спросил Иван Семеныч, пытаясь подняться. Рука скользила по стенке ячеек. – Он что – одурел?..

Он что, одурел, подумал Павлов. Он что?

Павлов бросился по проходу, на ходу вынимая пистолет из кобуры. Его вдруг швырнуло в сторону, в голове словно взорвалось что-то, ударило липкой струей в верхушку черепа, в глазах помутилось, и комок тошноты снова подкатил к горлу.

Зачем, пробормотал Павлов, борясь со слабостью. Зачем, Артем? Зачем?..

Открытая ячейка во втором ряду. Павлов даже на номер смотреть не стал. Старый потертый чемодан на полу. Лежит, опрокинутый. Соколов, похоже, быстро отбросил в сторону багаж, чтобы успеть выстрелить.

Успел.

Три гильзы валялись на полу. Из них еще шел дымок.

А Артема Соколова не было. Совсем не было.

Павлов заскулил, как пес. От обиды и бессилия.

– Чего это он? – спросил Иван Степанович. – И куда он делся?

– Убежал, – сказал Павлов. – Во-он туда, вокруг стеллажей, а потом к выходу, когда люди…

Пассажиры толпились в проходе, пытаясь рассмотреть, что случилось и в кого стреляли. Павлов поднял с пола теплые гильзы, сунул себе в карман. Заглянул в ячейку.

Пусто.

Воняет сгоревшим порохом. Пылью и пустотой.

Павлов осветил ячейку фонариком. Следов от пуль нет. А должны быть три отметины. Соколов умел стрелять, не промахивался. Но отметин нет. Словно растворились пули в воздухе, разлетелись в пыль, ударившись о пустоту.

Твою мать, прошептал Павлов. Как же так… Что теперь Ирке говорить? Что теперь вообще делать?.. Кто-то ведь должен за это ответить… Должен…

Павлов растолкал зевак и побрел к выходу. Он не понимал, что собирается сделать, не думал, куда идти. Мелькнуло лицо мальчишки. Того, что дежурил за кафешкой.

Кажется, Павлов сказал мальчишке, что Страх его ждет. Сарай, скрежет отодвигаемых по бетону ящиков. Запах пыли и сырости. Темнота. Веревка, которую Павлов сжал в правой руке.

Он зажег фонарик. Тусклый желтый круг прыгал перед ним, отскакивая от труб на стену и обратно.

Потом стало светло – включились редкие лампы под потолком. Можно было не бояться налететь лицом на проволоку.

Поворот. Оказывается, когда они с Соколовым…

…Артем, зачем?..

Когда они шли с Соколовым в темноте, то пропустили несколько поворотов и дверей. Просто какой-то лабиринт.

Пыль висела в воздухе, клубилась, словно жила собственной жизнью.

Доски. Сквозь щели, глубоко внизу, видны отблески на воде – не соврал старик. Если убрать доски в темноте…

Коридор резко расширился, превратился в подобие зала. С низким кирпичным потолком, но широкий. Несколько проходов в разные стороны. И кладка старая, почти древняя.

А вот…

Павлов замер. Попытался отдышаться.

– Ничего, сержант. Не торопитесь. Все успеем, – сказал Страх.

Ему и вправду на вид было лет сорок – не старик. Серый спортивный костюм. Кроссовки. Будто человек вышел на вечернюю тренировку. Обычный человек.

Сволочь.

– Не нужно, не подходите, – сказал Страх. – Там есть ящик – присаживайтесь.

Павлов сел. Сердце колотилось, дыхание… Воздух с хрипом врывался в его грудь и со всхлипом выходил. Павлов тронул рукой щеку – влага. Неужели он плакал? Или это вода в тоннеле… Какая разница.

– Вы решили со мной поговорить? – спросил Страх.

– Там… Там сейчас Артем…

– Старший сержант Соколов, – поправил Страх. – Артем Владимирович. Попытался убить то, чего не понимал. И исчез. Но жизнь колхознику спас…

– Вы уже знаете…

– Мне позвонили. У меня тут есть телефон, так что, новости поступают быстро. Зачем Артем Владимирович это совершил? Ему хотелось острых ощущений? А у него ведь осталась жена. Теперь это она будет ждать своего мужа, а не старуха в какой-то деревне. Какой был смысл менять себя на другого? Не скажете?

– Он… Он не советовался со мной. Он просто попытался…

– Дурак.

– Рот закрой! – сказал Павлов и встал. – Рот свой поганый – закрой!