Гранат и Омела (СИ)

Они крались по ночным улицам города, как крысы, боящиеся света. Едва только где-то на снегу появлялось оранжевое пятно, Варес менял направление движения. Так они и плутали дальше по снегу, убегая от Храма. Не будь Дамиан настолько измотан, он бы посмеялся над судьбой, уготованной ему Князем. Злая шутка властителя, из-за которой он теперь был вынужден бежать от охотников, хотя совсем недавно сам был этим охотником. Чувствовать себя каким-то подстреленным зайцем было оскорбительно. Однако других вариантов ему не предложили, поэтому Дамиан молча проживал свою жизнь, пытаясь понять, за что Князь так его наказал.

Варес тем временем уверенно лавировал между патрулями инквизиторов и местной стражи, точно нюхом чуял приближение врагов. Дамиан доверился ему — не только потому что капитан принял санграл, но и потому что отслужил в гарнизоне Саргона целый год. Дамиан же был здесь один раз, когда Варес помог ему найти вёльву в грошовом театре. Они несколько раз пытались состряпать облаву на актрисульку, на которую сделали донос, но каждый раз она исчезала аккурат после того, как они заявлялись в театр. Дамиан долго не мог понять, как. Варес рассказал про тоннели под Саргоном, а потом еще каким-то чудесным образом нашел проход в них из гримерки театра. Оказалось, что актрисулька обводила их вокруг хвоста, каждый раз исчезая в тоннелях. Дамиан понял, что Варес ведет их прямо туда в надежде, что проход остался. Лживая надежда — вечная приманка, потому что именно Дамиан был тем, кто приказал завалить тоннель. Тогда он торжественно клялся, что выжжет клеймо ватры игнис на лбу рабочих, если они не пошевелятся. А теперь исступленно надеялся, что рабочие плохо сделали свое дело.

От здания театра остались только внешние стены и пепелище, засыпанное снегом. На камнях после пожара до сих пор виднелись черные пятна. Об интерьерах напоминали наполовину сгоревшие, наполовину сгнившие ткани, торчащие из снега, как промерзшие языки. Дамиан вспомнил пустую улицу, выломанные двери, из которых вырывались языки пламени. И крики. Визг владелицы театра, которую он отправил на казнь за укрывательство вёльвы, плач потрепанных жизнью актрисулек-шлюх, потерявших свое место работы и проклятия вёльвы, которую он приговорил к сожжению.

Кто-то схватил Дамиана за руку. Он вздрогнул от неожиданности и страха, кольнувшего его из-за воспоминаний.

Возможно ли, что я в опале из-за ее проклятий? Или любой другой вёльвы, что желала мне сгореть в огне моего же бога?

Он повернул голову и заметил Авалон, мокрые щеки которой блестели от недавних слез. Пальцы у нее были ледяные, как десять крошечных льдинок. Дамиан вдруг подумал, что сам не чувствует холода. Отвесив себе воображаемого леща за порыв погреть ее пальцы в своей ладони, он нахмурился.

— Что здесь случилось? — тихо спросила она, и ему показалось, что она с трудом протолкнула слова через горло. Голос оказался сиплым, как будто задушенный дымом пожара, которого она не видела.

— Очищение театра от вёльвской скверны, — ответил он и тут же почувствовал, что запустил ей под кожу колючку.

Его слова повисли между ними, как выплеснутая отрава. Она отстранилась, отгородившись ледяным молчанием. А Дамиан зажмурился и в раздражении заскрежетал зубами. Еще немного, и он сам себе засунет кляп в рот, чтобы не заорать на одной ноте от возмущения.

Нетерпеливые до старости не доживают.

Терпение — добродетель успеха.

Варес толкнул его локтем. Дамиан распахнул глаза и покосился на него.

— Это же не Каталина, да?

Дамиан, наблюдая за тем, как Авалон пробиралась между покрытыми снегом и сажей обломками, рухнувшими на пол, пропустил выдох сквозь сжатые зубы.

— Нет. Ее фрейлина.

— То-то я смотрю и, вроде, волосы не рыжие. Сиськи да задница, вроде, такие же, как на свадьбе…

— Княжев гнев, Варес! — Дамиан чуть не подавился слюной. — Куда ты пялился?

— А ты куда? — скалясь, ухмыльнулся капитан. — Сколько на ее уборе было рубинов?

— Да пошел ты, — окрысился Дамиан и, сопя от негодования, направился к заваленному люку.

Вслед ему раздался приглушенный смех и скрип шагов по снегу. Дамиан, пытаясь заглушить негодование от беззлобной шутки Вареса, раскидывал сапогами замерзшее барахло и искал ручку люка. В последние пару часов он отчетливо ощущал, как опьянение постепенно сменяется похмельем — и именно им он оправдывал свое раздражение от правдивого укола. Благочестиво выстегнув Вареса за неподобающие взгляды, Дамиан почувствовал себя лицемером. Он ведь и сам смотрел на ее грудь.

Он касался ее груди.

Мягкая, нежная кожа, напоминающая светлый мед, и упругая податливость под его пальцами.

Дамиан прокусил язык до крови, чтобы избавиться от наваждения.

Всему виной проклятая кровавая сделка!

Загривок обдало жаром, когда он вспомнил ее хлесткие слова.