Гранат и Омела (СИ)

Категоричный отрицательный ответ вертелся на кончике языка, но Дамиан в последнее мгновение заколебался. С одной стороны, он понимал, что другого пути нет, жизнь прижала его со всех сторон. Смерть, конечно, была для него желанным другом. Вместе они провели годы рука об руку, следуя друг за другом, как ночь за сумерками. С другой стороны, никогда раньше он не ощущал дыхание смерти на своем затылке настолько часто. Да, его глупые решения и так множились, как идущая на нерест рыба. Заключать новую кровавую сделку после того, как едва улизнул от предыдущей, тоже чувствовалось, как неправильное решение. А когда неправильное решение остается единственным, оно становится хорошим решением. Во всяком случае, когда оттягивает время сожжения за предательство. Дамиан не мог определиться, чувствует ли он себя виноватым за то, что согласился. Может быть, он был испуган сильнее, чем мог себе сознаться. А, может, в него просто вселился бес противоречия, и он хотел выжить вопреки желанию Ерихона, плетущего интриги.

Они провели всю ночь, обсуждая план под кашель Авалон. С каждым часом она становилась все более вялой, а под утро и вовсе задремала. Хриплый, влажный кашель сотрясал ее даже во сне. Дамиан почему-то чувствовал себя виноватым, но отчаянно отмахивался от предательских мыслей, навеянных глупыми словами Марты. До следующего вечера она не упускала ни одного момента, когда его можно было задеть или обвинить в чем-либо: то он чавкал слишком громко и мог разбудить Авалон, то расхаживал по подвалу слишком громко, то вообще слишком громко дышал. Подавив рык, Дамиан переселился к лестнице до момента, пока они не приготовились выходить.

Марта провела их по трущобам, кишащим крысами, в полнейшей темноте до следующего люка в каком-то хлеву. Она плечом сдвинула корову и разгребла сапогами обгаженную солому, чтобы добраться до люка. Под мычание и кашель Авалон они спустились в тоннель, оставляя за собой следы из дерьма. Дамиан потерял счет времени, пока они двигались под свет факела по длинным коридорам с низкими потолками. Вся его одежда и волосы провоняли сыростью и запахом влажной плесени. Где-то ближе к выходу Авалон потеряла сознание. В бессознательном порыве Дамиан рванул вперед, чтобы подхватить ее, но его опередил Варес: взял ее на руки и, прижав к себе, пошел вперед. Дамиан скрипнул зубами.

Из тоннелей они выбрались на закате у какой-то заброшенной халупы, где уже были привязаны четыре лошади. Увидев Гордеца, Дамиан не сдержал возглас радости. Потрепав жеребца по морде, удивленно спросил, откуда он здесь. Марта бросила на Дамиана взгляд, полный раздраженного снисхождения. Он почувствовал себя идиотом. А потом двойным идиотом, когда Варес усадил Авалон перед собой, а в животе Дамиана скрутилась тугая спираль.

Полтора дня они ехали, слушая монотонный скрип седел. Потом на горизонте показался отряд всадников, и они еще день скакали через горы наперегонки с собственными тенями, а по пятам за ними следовала ночь: холодная, хищная и опасная. К счастью, им повезло не столкнуться ни с одним отрядом с того опасного момента. Однако с каждой прошедшей ночью само время стало сворой инквизиторских гончих. За всю дорогу они останавливались только для того, чтобы перекусить и дать лошадям отдохнуть. Дамиана несколько раз сморило, и он чудом не вылетел из седла. Только благодаря Гордецу, который каждый раз останавливался, он не разбил голову. Усталость и боль в ноге накопились, раны от волкодавов ныли и чесались.

Варес сосредоточился на том, чтобы не уронить Авалон, и не смотрел на него. Дамиан чувствовал, как сгущаются тучи над головой. Варесу явно было что сказать, раз он даже не попытался перевести тему с обрядом сживления в шутку. Дамиан терялся в догадках, что именно возмутило друга, раз уж он не увидел ничего отвратительного в сотрудничестве с их врагами.

До горячих источников они добрались по холмам и мимо засохших виноградников на рассвете. Не будь Дамиан так измотан, он бы долго удивлялся, как застывшая в плену снега и льда местность меняется на влажную осень. На границе, где сталкивались два времени года, клубился густой туман. Дорожка, по которой они ехали, выплеснула их из-под лесного покрова прямо к травертиновым белым каскадам с природными бассейнами. Вода в них, исходившая паром, была мятно-бирюзой и брала свое начало из термального водопада в известняковой скале. Окружающая серость словно отступала, теснимая напором звука падающей воды.