Гранат и Омела (СИ)

Первым с коня слез Варес. Почва оказалась слишком мягкой и продавилась под его весом, грозя превратиться в болото. Решив не молоть ее в липкую грязь копытами лошадей, их маленький отряд вернулся под сень леса. Марта неловко пошевелилась в седле, всем своим видом давая понять, что ей нужна помощь. Дамиан, фыркнув под нос, отвернулся и стал отвязывать от седла суму с провизией. Он буквально мог унюхать кислый душок собственной гордыни, но решил, что это вонь пота. Лихорадочная усталость кузнечными молотами стучала у него в голове, пока он расседлывал, поил и кормил Гордеца, краем глаза наблюдая за тем, как Варес снимает с лошади Авалон. Дамиан решил не вмешиваться и держаться от нее подальше. Кроме того, сейчас он желал лишь одного: поспать. Даже непроходившее чувство голода его раздражало не так сильно, как слипающиеся глаза.

— Я побуду на страже, — как бы в никуда громко сказал Варес.

Дамиана накрыло благодарностью, но он так устал, что не удосужился облечь ее в слова. Ему показалось, что он уснул еще в моменте, когда голова падала на джутовый мешок, который он использовал как подушку.

Дамиан проснулся от жжения в правой ноге, которое глодало его беззубой псиной. Продрав глаза, он заворочался на месте, сопя и фыркая от боли. Уже вечерело, и длинные тени выползали из-под корней, проталкивая черные пальцы ночи между деревьями. Сизый дымок, клубами поднимавшийся от костра, превращался в змеистую струю. Осоловевший ото сна, Дамиан с трудом поднялся. Левая рука слегка онемела от того, что он ее отлежал, щека саднила — кажется, он положил мешок на ветку, оставившую на его роже вмятину.

Ветер, пахнущий хвоей, зашуршал в кронах деревьев, задергал одежду Дамиана, потрепал огонь костра, разбрасывающего оранжевые блики света, и закачал небольшой булькающий котелок. Горячее содержимое вылилось за край, ветви в очаге затрещали и зашипели, плюясь искрами. Варес подкинул в костер еще веток, и тут же маленькие языки пламени пробежали по ним, точно юркие алые мыши. Они перепрыгивали с ветки на ветку, догоняя друг друга и закручивая пламя, дохнувшее на подошедшего Дамиана ласковым теплом. Несмотря на долгий сон, он устало опустился на землю у костра. В уши тут же полилась трескотня Марты, за которой он едва поспел.

— Потом заявился вот этот болван в своей белой князевой тряпке, я чуть не обоссалась от страха. Если кто-то рядится в белое, у него точно проблемы, точно тебе, дорогуша, говорю.

Дамиан, еще не вполне проснувшийся, хотел возразить, что белый цвет символизирует белую омелу, священную для Храма, которая издревле является защитой от магии и колдовства, но не решился это сделать при двух вёльвах. У него даже язык не повернулся произнести при них название священного растения, к которому он испытывал глубочайшее уважение, и таким образом осквернить его. Князь даровал людям омелу, и она могла даже остановить кровопролитие между воинами: если им случалось встретиться под деревом, на котором она росла, они обязаны были сложить оружие и в тот день больше не сражаться. Именно поэтому над дверью в тронный зал всегда висел пучок омелы, как и над любым входом в Храм — под омелу запрещалось вносить любое оружие.

Что толку метать ягоды омелы перед слепыми?

—… Мы с большим болваном собрали самое необходимое, нашли вашу лошадь и вывели сначала двоих через южные ворота, притворившись парочкой, а потом и вторую пару через западные ворота. Хорошо, что стражники падки на передок — собратом, таскающим женщину за стены, не удивить. — Марта погрузила плошку в варево и, зачерпнув немного, передала ее Авалон. — Пей, дорогуша. Кашель просто так не проходит, сама знаешь.

— Спасибо, — голос Авалон закрутил узлы в животе Дамиана. Слабый, сипящий на верхних нотах, вот-вот готовый сорваться на влажный кашель. — Я очень беспокоюсь за твою гостиницу. Надеюсь, с ней ничего не случится?

— А что с ней может случиться? — Марта махнула рукой. — Я оставила ее на свою… Как это говорится в инирском? «Сестру во грехе»?

Она захохотала. Дамиан посмотрел через костер на Авалон, освещенную оранжевым светом, и ощутил пустоту в теле, когда увидел, как ее губы растягиваются в доброй улыбке. Он завороженно смотрел на нее, укутанную в теплый плащ, и у него в животе зародился отголосок какого-то бархатистого чувства.

— А если сестер во грехе разбавить одним храмовником, нивелирует ли это грех? — спросил Варес, вгрызаясь в шмат мяса.

Живот Дамиана от вида еды свело судорогой. И тем не менее, он нашел в себе силы возмутиться:

— Варес, это кощунство!

— Ша, святоша! Тебя никто не спрашивал. И, вообще, закрой уши, тебе такое не по возрасту слушать.

Авалон рассмеялась. Ее смех рассыпался в воздухе, как серебряные монетки на мостовой. Варес, улыбнувшись, подмигнул ей. Она смущенно опустила взгляд, а Дамиан чуть не выкипел от злости. Его ярость словно обратилась в монстра, пробивающегося из него наружу.

Шутит с ней, как будто так и надо.

— Знаешь, говорят, храмовники умирают от поцелуев вёльв.