Гранат и Омела (СИ)

Дамиан сначала не поверил: в голосе Авалон он четко различил издевку. Но когда их взгляды пересеклись, и он заметил в ее лице надменную холодность, ему начало казаться, что легкие его забились известковой крошкой, и поэтому он с таким трудом дышит. Дамиан понимал: между ними что-то происходит, и он, даже если постарается, не сможет это остановить.

— Враки! — Варес лениво повел огромными плечами. — Я целовал не одну вёльву. И пока, надо сказать, все мои достоинства при мне.

— Варес! — Дамиан перевел все свое смятение в силу упрека. — Это измена Храму!

— О, да что ты? — он не рассчитывал, с какой внезапной воинственностью к нему повернется капитан. — А обряд сживления — нет? Или, может быть, дважды кровавая сделка?

— Хватит морду воротить, щенок, тут все уже как минимум дважды спасали твою шкуру, — поддакнула Марта, с отвратительным звуком отсербывая варево из плошки.

Дамиану показалось, что он попал в западню, а вокруг одни враги. Даже Варес, который всегда поддерживал его, почему-то решил сговориться с их врагами. Дамиан так впечатлился этим предательством, что не понял, когда озвучил мысли вслух. Варес улыбнулся ему такой улыбкой, какой Лилит могла одарить инквизитора, ступающего на ее Берег.

— Ты среди врагов? — переспросил он.

Марта, презрительно глянув на Дамиана и показательно кряхтя, помогла подняться Авалон и утащила ее в сторону горячих источников. Варес же, не сводивший глаз с Дамиана, продолжил:

— Ты сам себе враг, Баргаст. Раз ты так веруешь в каноны Храма, вспомни, что говорят о таких, как ты, рожденных вёльвами.

Рожденные в двойном грехе, неискупимом и мерзопакостном, отродия отродий Лилитских.

Дамиан шумно выдохнул и замолк в холодном гневе. Он был никем, гнилым плодом рода своего отца, но отчаянно желал стать кем-то нужным и обрести значимость для короля. Он жил в окружении лгунов, убийц и храмовников с родовыми именами, ненависть которых заслужил по праву рождения не с той стороны королевской кровати. Варес знал о его прошлом, как и Дамиан о прошлом Вареса, но они с самого начала негласно договорились никогда не поднимать эти темы. Варес нарушил их соглашение, и Дамиана словно сбили с ног. Он привык вести битвы на мечах, привык вести баталии с врагами, но он не привык, когда его толкает в спину друг, столько лет эту спину защищавший. Дамиан не хотел извлекать на свет княжев призраки прошлого. Они были голодны, сидя взаперти у него в сердце, за дверью, которую он не открывал так долго, что петли проржавели. Иногда, совсем редко, призраки прорывались в его сны, и тогда он ненароком вспоминал о них, причиняя себе боль. Память вдруг поднесла ему образ девочки в клетке, и что-то внутри защемило. Ведь она могла быть такой же дочерью вёльвы от простого инирца. Могла быть незаконорожденной дочерью какого-нибудь аристократа от шлюхи-вёльвы, какой была его собственная мать. Дамиан вдруг ощутил свою душу: дряблую, как моллюск, влажную и скукоженную. Он так привык брать силу из злости, ненависть стала для него второй кожей. И теперь он боялся своих мыслей, боялся гнетущего замешательства, что они приносили в его сердце, и того направления, куда они могли его в конце концов привести. Эта дорога была опасна — копнешь слишком глубоко и выкопаешь себе могилу. Он не хотел заглядывать в нее, поэтому вновь обратился к злости, чтобы почерпнуть в ней стойкость. Хотя и знал, что бой этот на самом деле не выигран, а лишь отсрочен.

— К чему эти изменнические речи, Варес? Грех своего рождения я искупил службой Храму и принятием сана инквизитора.

— Измена у тебя в голове, Баргаст. Носишься с ней, как дурень с охапкой омелы. Неужели не понимаешь, что твоя жизнь, какой она была до этого, закончена? Тебе нужно примириться с новой жизнью и быть благодарным за помощь, которую тебе оказывают.

— Помощь вёльв? — с насмешливым презрением переспросил Дамиан. — Это вынужденный альянс, с которым я покончу, как только соберу доказательства своей невиновности и принесу их Симеону.

Варес пристально посмотрел на него. Дамиан почти слышал вопрос, который должен был сорваться с его губ: «А ты невиновен?». Но капитан промолчал, оставив этот вопрос тишине. А такие вопросы всегда самые страшные, поскольку люди всегда боятся выслушать ответы, звучащие в собственной голове. Дамиан посмотрел на след ожога от обряда сживления на мизинце. Ему нестерпимо захотелось зубами выдрать это клеймо со своей кожи — явное доказательство его вины.

— Я докажу Симеону, что моя вера крепка, — поспешно сказал он.

— Дамиан, ты ничего Симеону не докажешь. Он под стражей. — Варес утер ручищей рот и отложил кусок мяса в плошку. — Скоро соберется синод, чтобы решить его судьбу.

Дамиан с трудом оторвался от разглядывания мяса. Рот наполнился слюной, и он запоздало осознал сказанное.

— Что? Но как? Не могли же они всерьез…

— Обвинение серьезнее некуда. Его обвиняют в пособничестве вёльвам. Он защищал твое имя.

— Но за это…