Гранат и Омела (СИ)

И тут же очутился в воде, насквозь мокрый, отчаянно отплевываясь и отфыркиваясь.

— Освежись. От тебя разит псиной, — бросила она и пошла в сторону берега.

Дамиан выругался и смахнул с глаз мокрые волосы. Почти зажившее клеймо на шее щипало. Уязвленная гордость и вода погасили его сердце. Оно мрачно тлело, когда он наблюдал за тем, как он выбирается из воды. На голом бедре виднелся ремень с ножнами, в которые она убрала кинжал. Ему хотелось придушить либо себя, либо ее, чтобы прекратить рост той разъедающей дыры, что поглощала его сдержанность. Несмотря на это, он все равно не мог оторвать взгляд от ее тонких ног и прямой спины, по которой разметались пряди длинных влажных волос. С них срывались капли и скользили прямо к ложбинке между ягодицами. Дамиан плеснул себе водой в лицо, зажмурился, вознося молитву Князю о прощении, и только тогда открыл глаза. Авалон уже оделась и, откашлявшись, удалилась в сторону лагеря.

Небо просветлело — рассвет подкрался, словно вор, незамеченный и юркий.

Дамиан задрал голову и испустил злое рычание. Он не знал, сколько простоял так, борясь с собственным телом, которое не желало успокаиваться. В итоге, он отвесил себе пару оплеух. Ему точно нужно было уезжать, пока он окончательно не продал свою веру взамен вёльвского яда. Оставшись, он не только умрет, но и предаст самое важное, что когда-то было в его жизни — гордость Симеона. Но сколько бы он ни утверждался в своем решении, язвительный голос Авалон, застрявший в ухе, не пропадал.

Освежись. От тебя разит псиной.

В мыслях созрел такой же язвительный ответ «а от тебя разит сукой», но было уже поздно. Поэтому Дамиану пришлось довольствоваться придуманным образом ее оскорбленного лица. Раздраженный, он заметил на берегу мыльнянку. Подплыв к ней, он злобно сорвал растение и, растерев в руках, весь намылился. Отбросив стебель, нырнул, промыл волосы и, отплевываясь, выбрался на берег. И только натянув одежду, Дамиан понял, что остыл достаточно, чтобы возвращаться в лагерь. Надев ремень с ножнами и воткнув в них кинжал, отправился обратно.

Котелок уже весело булькал. Марта, посвистывая под крючковатый нос, помешивала палочкой варево, от которого исходил, на удивление, приятный аромат.

— Как водичка? Освежился? — невозмутимо спросил Варес, словно не подозревая, что выпускает стрелы в и без того уязвленную гордость. Дамиан нахмурился. На самом деле, он понятия не имел, успела ли Авалон рассказать им о том, что произошло, но стыд все равно растекся по его венам жидким каленым железом.

— Иди на хер, Варес, — на всякий случай буркнул он.

— Да что я такого спросил? — капитан удивленно посмотрел на него. — Ладно, не важно. Голод чувствуешь?

— Не твое дело!

— Чужие дела мои любимые, — усмехнулся Варес, и Дамиану показалось, что это признание: капитан видел, что случилось в источниках.

— Ублюдок.

Варес аж хрюкнул от смеха.

— Не удивил. Этот факт о тебе я и так знаю.

Дамиан опять ощутил прилив агрессии. Варес намеренно унижал его перед вёльвами. И особенно перед Авалон, которая рассмеялась, прикрыв рот рукой. Дамиану захотелось стереть ухмылку с его рожи, но он подавил этот порыв. Видимо, капитан так и будет лыбиться до самой могилы.

Марта оторвалась от стряпни и смерила Дамиана негодующим взглядом.

— Нет, ну тебе, мудило с кадилом, явно надо преподать манеры. Сразу бросаться оскорблениями! Небось мозоль на языке не вскочит, если скажешь пару приятных слов.

Дамиан решил, что уродливая хрычовка скорее заживо рассыпется, чем упустит возможность его поддеть. Показав ей неприличный жест, он перестал вслушиваться в ее болтовню. Поев и обсохнув у костра, он порылся в мешке с провизией, выудил оттуда начинающий черстветь хлеб, головку сыра и бурдюк с вином. Упаковав награбленное в свой мешок, закинул его на плечо и отправился седлать Гордеца.

Варес появился почти сразу. Упершись рукой о круп Гордеца, он выразительно посмотрел на Дамиана.

— И далеко собрался?

— Я отправляюсь за Симеоном.

Капитан прочистил горло, издал нечто среднее между «хммм» и «хрым», после чего кивнул и стал седлать свою лошадь. Дамиан уставился на него.

— Я еду один. Ты сказал, что это самоубийство.

— Еще какое, — отозвался Варес, одевая уздечку на кобылу. — Легче пробраться в крысиную жопу, чем в бастион. И только придурок попытается это сделать. Но кто говорил, что ты блещешь умом? Ты у нас за красавчика.

Дамиан против воли фыркнул от смеха.

— Так уж вышло, что я дал зарок оберегать тебя. Жаль только, что в то время я не знал, какая ты бестолочь. Тогда, возможно, я бы попивал эль в каком-то задрипанном бархатном доме и жамкал сиськи хорошенькой девицы. Так что все, расслабься, сир Праведный Говнюк, напряжешься позже. Нам еще придумывать, как вызволять Симеона. Трать свои усилия на это, а не на то, чтобы меня отговаривать.

Дамиан поджал губы, сдерживая тираду о бесполезной жертве, в которую Варес стремился превратиться во что бы то ни стало. Вместо этого он глубоко вздохнул и ответил:

— Спасибо, Варес.