Гранат и Омела (СИ)

Бесшумно выдохнув, Дамиан выскочил из укрытия и ударил храмовника по ноге. Колено хрустнуло. Храмовник успел только широко раскрыть глаза, когда подоспевший с другой стороны Варес перехватил его за шею и дернул. Раздался глухой треск. Варес бережно опустил труп на пол. Дамиан прильнул к двери, ощущая накатывающую тошноту. Мокрая одежда, с которой на пол капала вода, казалась мерзким слизняком, поглотившим его. Только что они с капитаном переступили черту. Если их поймают, участь любой из сожженных вёльв покажется им пустяком.

— Ты меня утомил, Симеон.

Даже приглушенный дверью, голос не исказился настолько, чтобы Дамиан не узнал его. Ерихон.

В груди стал нарастать горячий, красный гнев.

— Неужели ты не понимаешь всю серьезность обвинений? Найденный в твоих покоях договор, заключенный с Лилит и ее дщерями, мы передадим синоду во время судебного заседания. Им особенно понравится вот эта часть: «Я отрекаюсь от благословения и имени ложного бога Князя мира сего и присягаю на верность Лилит, Трехликой богине, дабы получить любовь всех женщин, цветы их девственностей, милость монархов, почести, наслаждения и власть».

— Дурак ты, Ерихон, — спокойно ответил Симеон. От звука его голоса Дамиан ощутил прилив горечи. — Тебе или тому подкупленному неучу, кто составлял этот, прости Княже, «договор», стоило больше усердия проявлять в учении, а не в делах плотских. Вёльвы никогда не стали бы называть свою богиню Лилит, ибо имя это из перевода с древне-инирского «лилитрал». Означает оно «проливающая кровь». Именно так видели ее наши предки, что передали знания нам. И только позже мы выяснили, что не кровь они проливают, а сок граната.

Варес вопросительно уставился на Дамиана, но он вскинул руку и остановил капитана. Этот разговор они могли позже использовать против Ерихона.

— Не заговаривай мне зубы своей богословской чушью, Симеон. Договор написан твоей рукой, так что и ошибка на твоей совести. На основании этого документа тебя признают виновным в пособничестве вёльвам, лилитопоклонничестве и участии в вёльвских шабашах, на которых ты приносил человеческие жертвы. Еще раз спрошу, признаешь ли ты свою вину? По просьбе короля я готов предоставить тебе возможность примириться с Храмом.

Дамиан нахмурился. Примирение с Храмом означало лишь то, что перед сожжением на костре покаявшегося задушат гарротой, а не отпустят на волю. Впрочем, у некоторых заключенных и не было никакого шанса на помилование, поэтому умереть от удушения звучало более приемлемо, чем сгореть заживо. Часто именно такой «услугой» выбивали самые сокровенные признания. Дамиана вдруг кольнула совершенно чуждая мысль: ни одной женщине, попавшей в подземелья Мингема, никогда не предлагали примирения.

— Дай-ка сюда.

— Если думаешь, что все обвинения с теми снимут, если порвешь договор, то вынужден тебя разочаровать: у нас есть точные копии.

— Не собираюсь я ничего рвать.

Тишина затянулась, и Дамиан готов был открыть дверь, когда вновь заговорил Симеон:

— Почерк действительно похож.

— Ты признаешь, что договор принадлежит тебе? — Неприкрытая алчность в голосе Ерихона возмутила Дамиана.

— Я признаю, что ты нашел хорошего фальсификатора, чтобы подделать мой почерк. Но хороший фальсификатор совсем не значит грамотный человек. Я насчитал три ошибки. В одном слове. Забери свою пачкотню и оставь меня в покое, Ерихон. Я знаю, что ты замышляешь. Если я примирюсь с Храмом, то король сможет засвидетельствовать законную передачу моего титула тебе. В противном случае синод вынужден будет провести выбор Падре Сервуса. И ты, жалкий червяк, не получишь назначение.

Послышался шум отодвигаемого в ярости стула.

— Ты пожалеешь! Я видел твое завещание, Симеон. Жалкий щенок никогда не станет Падре Сервусом. Его сожгут рядом с тобой.

— Если поймают. А он умный мальчик и будет держаться от вас как можно дальше.

Стыд и вина захлестнули Дамиана и подпитали его злость. Симеон настолько дорожил им, что готов был после своей смерти передать ему титул Падре Сервуса. А он, бестолковый грешник, чуть не предал собственную веру из-за волнений страстей, бушевавших в его предательском теле. А помимо этого, он в очередной раз подставил наставника, который хотел, чтобы он держался подальше.

Дамиан вытащил кинжал и переглянулся с Варесом.

Да, он опять виноват, но терять ему уже было нечего, кроме уважения Симеона. Возможно, он и позлится на Дамиана за то, что тот вторгся в Мингем, но это будет не так важно, если они спасут Симеона от несправедливой смерти.