Дамиан досадливо отвернулся. Когда Хельмут открывал свои толстые губы, слова вырывались из них покореженными, почти без гласных, щедро присыпанные варденским акцентом, который корежил слух любого инирца.
— Правда — первое, чему мы изменяем в тяжелые времена, — практически скучающим тоном сказал Ерихон, перекладывая листы бумаги на столе. Макнув перо в чернильницу, он постучал по ободку и поднял взгляд на Дамиана. — Моя работа — добиваться ее восстановления. Любыми методами.
Дамиан подумал, что единственная работа Ерихона — это насмехаться над всеми законами Князя. Лицемер, играющий роль правдорубца.
— Я предвидел, что ты будешь упрямиться. Этим ты весь в своего королевского отца, да благословит Князь его огонь. Поэтому и пригласил мастер Грегора помочь тебе проникнуться духом сотрудничества. И знаешь, что отличил мастер Грегор на твоем теле среди других шрамов? — Ерихон сделал паузу и округлил глаза в наигранной тревоге. — Вёльвскую метку. Как сказано в писаниях: «
Хельмут схватил Дамиана за мизинец и оттянул его так, чтобы всем в комнате был виден шрам от обряда сживления.
— Мастер Грегор предложил отнять руку, дабы избавиться от сверны… — Ерихон с удовольствием насладился паузой, и только после этого продолжил: — Однако я считаю, щенок, что это — хорошее доказательство на синоде. Не только против тебя, но и против твоего защитника. Восхитительное, крепкое обвинение. Симеон оберегал тебя, как истинного наследника, относился, как к сыну, но ты всего лишь грязное
Дамиан ощутил внутри медленно тлеющий гнев, похожий на раскаленные угли под слоем пепла. Авалон, оставившая на его пальце ожог от обряда сживления, сделала это, чтобы спасти ему жизнь. И хотя Дамиан был близок к совместной ночи с ней, он не перешел грань. А вот на счету Ерихона, не первый раз говорившего о сношениях с вёльвой, были долгие отношения с Гранатой. Но хуже того было его пренебрежительное, пошлое незнание. Как храмослужитель он обязан был знать, что обряд сживления не появляется после сношения с вёльвой, а является результатом сильного магического вложения в тело другого человека. Шрам от обряда становился якорем, который связывал двух существ.
— Ты — позор Храма, Ерихон. Неуч, лизавший зад сначала Эдуарду, а теперь и моему брату, чтобы стать кардиналом.
— Мастер Грегор, пожалуйста, — раздраженно потребовал Ерихон.
Хельмут со всей силы ударил Дамиана под дых. Воздух покинул легкие, а пустота на месте удара наполнилась болью. Дамиан еще не успел вдохнуть, когда кулак обрушился на его лицо. Что-то хрустнуло, кровь полилась на подбородок. В голове звенело, точно все колокола Мингема снова разом трезвонили о наводнении. Экзекуция все не заканчивалась. Хельмут колотил его, и Дамиан вздрагивал от каждого удара. Его тлеющую злость подавило гнетущее ошеломление и онемение по всему телу.
— Спасибо, мастер Грегор, — снова заговорил Ерихон. — Я не терплю неуважения, щенок. Ты не в том положении больше, чтобы вести себя подобным образом. Ты здесь для того, чтобы отвечать на мои вопросы, а иначе я прикажу мастеру Грегору вырвать твой бесполезный язык.
Дамиан выплюнул кровь, попавшую в рот. Опухшие и оплывшие веки едва позволяли ему видеть, но он все равно в упор уставился на Ерихона и, вполне осознавая, какие последствия могут быть, твердо произнес:
— Вырывай. Чтобы подлизывать задницу моему брату достаточно и твоего бескостного языка.
Ерихон побагровел и резко встал. Стул со скрежетом отъехал назад.
— Мастер Грегор?
— Да, господин?
— Я передумал. Отрубите бастарду руку. Его признание я уже записал, а его личное присутствие на синоде королю не потребуется, чтобы вынести решение. Вёльвской метки будет достаточно. — Ерихон сграбастал бумаги со стола, свернул их и направился к выходу. — Я передам Его Величеству, что ты не раскаялся и тебя убила вёльвская скверна. Заходите!
Последнее он приказал четверым послушникам, огромным туповатым мужикам, которые в недоумении переглянулись и вошли.
— Освободите правую руку, чтобы мне было удобно рубить. Эй, ты, рыжий, держи голову. Ты, — Хельмут обратился к чернобородому мужчине. — За плечи. А вы — держите руку, чтобы не брыкался.
Дамиан не сразу осознал, что его жизнь близка к завершению. В голове настойчиво звучал голос Симеона: