Гранат и Омела (СИ)

Симеон и Элеонора переглянулись. Авалон показалось, что они обменялись беззвучными фразами, как старые знакомые, но она отбросила эту мысль, потому что почувствовала, как по внутренней стороне бедра потекла влага.

Совсем не вовремя.

Убедившись, что никто не будет никого бить, она быстро отыскала в своей суме одну из ароматных тряпиц и направилась к двери. Уже почти на выходе она уловила напряженный голос Элеоноры.

— Я не смогу перевести. Это должен сделать тот, кто желает познать истину. И ты должен быть готов, Симеон. Для того, чтобы познать истину, даже ее каплю, надо что-то отдать взамен.

Авалон аккуратно закрыла дверь, оставшись один на один с приближающимся вечером и звуками природы. Ветер, влажный и прохладный, как поцелуй, который она не получила, дул с востока и приносил ароматы леса и речного ила. Авалон направилась туда. Садящее солнце приятно грело спину. Обойдя хижину Элеоноры и пробравшись через заросли кустарников, Авалон стала осторожно спускаться к реке. Вода, вышедшая из берегов, уже опустилась, но почва под ногами все равно была податливой и мягкой. Сапоги и штанины быстро намокли от высокой травы. Съехав по уступу, она приблизилась к краю берега и присела на корточки. Стащив штаны, быстро поменяла ароматную тряпицу, подмылась и, одевшись, осталась, чтобы простирнуть запачканную. Выдернув с корнем мыльнянку, растущую на берегу, Авалон намылила ткань, вспоминая, что во дворце этой работой занимались исключительно самые молодые служанки, еще не заработавшие себе репутацию услужливых и доверенных лиц, которым можно было доверить что-то кроме грязного белья. Но Авалон не ощущала ни капли разочарования или злости, что теперь вынуждена сама выполнять грязную работу. Никакие удовольствия и удобства, предоставленные дворцом или самой Каталиной, не перебивали для нее вкуса горькой тошноты, которая всегда преследовала ее в крепостных стенах из-за постоянной лжи и страха перед Филиппе. Убив его и сбежав, она обрела свободу. Хоть и расплачивалась за это кошмарами, в которых Дубовый Король приходил к ней, и она раз за разом убивала его.

Изначально, сбегая, Авалон думала найти тот «Монастырь Б.», о котором писала мадам Монтре, но теперь, после нападения монстров, не знала, стоит ли туда ехать. Будущее стало для нее туманом, который невозможно пронзить взглядом. Она устала от всей опасности, что ее окружала. И даже книга, которую Бас украл у Владычицы Вздохов, не вызвала у нее интереса. Где хоть капля присутствия граната — там обязательно предательство и страх, страх, страх. Вечный страх. Освободившись от него, Авалон категорически не желала опять вступать на этот путь. Стирая окровавленную тряпицу, она чувствовала, что единственное ее желание — пожить спокойно. Вылечить Вареса, поставить на ноги Хорхе, возможно, уговорить Баса и Хорхе остаться в Лагуарде. Несмотря на ворох преступлений, которые она совершила, Авалон надеялась, что воспоминания о семье, как семена, сохранились в ее родной деревне и доказывали ее право остаться здесь навсегда. Довольно с нее политических интриг и игр.

Отмыв тряпицу, она выжала ее и подумала, что, на самом деле, всем сердцем желала, чтобы здесь остался еще один человек. Но хотел ли этого он? Авалон знала, что его путь лежит сквозь Лагуарду дальше, в бесконечные путешествия и, скорее всего, битвы. По крайней мере, ему еще предстояло выяснить, что с ним происходит и почему он обращается. Авалон хотела упасть в его объятия, — даже несмотря на то, что это были объятия монстра, — и ощутить рокот в его груди и попросить остаться, но она понимала, что из этого дня они уйдут разными дорогами. Общее прошлое не давало никакого права на общее будущее. И как бы ей ни было досадно расставаться со своими иллюзиями, стоя у реки, она приняла решение, что не станет сближаться с ним. Дамиан отравил ее мечты, ее саму, — эта доза яда позволила ей переродиться, за что Авалон была ему безмерно благодарна, — но на большее она не хотела рассчитывать, чтобы не сделать себе больно. Боли в ее жизни было более, чем довольно.