Гранат и Омела (СИ)

Уже отворачиваясь от реки, она заметила в воде кораблики из листьев остролиста и удивленно поняла, что сегодня — первый день йольских праздников. Ей вспомнилась маска Филиппе во время обряда, который она подсмотрела девочкой. Он тогда использовал ее не совсем правильно, — не первая нарушенная им традиция — ведь маска эта воплощала в себе Хозяина Лесов — возлюбленного Персены, ее консорта, защитника и хранителя. Она даровала ему зерно граната, и он разделился еще на два лика — Дубового Короля и Принца Остролиста. И если Хозяин Лесов отдалился от Госпожи, то Король и Принц соперничали за Персену, не щадя сил. Они дрались бесконечно долго, не уступая друг другу: то брал верх один, то другой, пока на земле сменялись сезоны. Так и повелось, что в последний день Йоля юноши, претендующие на роль Дубового Короля, вступали в сражение с тем, кому принадлежал титул. Тот, кто побеждал Короля, становился йольским Принцем Остролиста и во время Модранита принимал корону Дубового Короля, сменяя предыдущего мужчину.

Авалон горько усмехнулась. Убив Филиппе, она сама могла стать и Принцем Остролиста, и следующим Дубовым Королем. Одна беда — между ее ног была не минога, а кровоточащее лоно, каким-то неведомым образом делавшее ее недостаточно хорошей, чтобы принимать собственные решения. Даже Каталина — и та, несмотря на то, что правила целой страной, в глазах многих была в первую очередь женщиной: не познавшей сомнительных прелестей материнства, недостойной доверия, слишком слабой, никудышной и недостаточно волевой, чтобы ее уважать, пока она не обзаведется мужем. История сожрала слишком много женщин, подчиненных или сброшенных на дно мужчинами, завидовавшими их могуществу. К сожалению, всех их объединяло одно: какими бы выдающимися они ни были, их ценность определялась мужчинами, которые стояли рядом. А некоторые, такие как мадам Монтре, обладая невероятной силой, добровольно отдавали свою жизнь в липкие лапы мужчин, а потом так же добровольно унижались, принимая все, что бросали в их лицо.

Ощутив разгоревшуюся железную искру внутри, Авалон встала. Как бы ее ни раздражала Элеонора, она оказалась одной из тех женщин, которые смогли отстоять себя. Впрочем, судя по странным переглядкам с Симеоном, и ее не миновала тяжелая судьба, столкнувшая ее с инквизитором.

Бросив последний взгляд на уплывавшие кораблики из листьев остролиста, Авалон на миг даже задумалась, восстановят ли попранные традиции после смерти Филиппе? Найдут ли нового Принца Остролиста, который станет новым Дубовым Королем? Сможет ли он помочь Каталине зачать дочь? Может тогда королева отправит на тот Берег труп нерожденной Рамоны и обретет душевное спокойствие? Надежды на это оказалось так мало, что Авалон печально вздохнула и медленно пошла в сторону хижины окольным путем, чтобы надышаться прохладным воздухом и дать себе время передохнуть.

Увидев по дороге зимний жасмин, она обломала несколько веток и, вернувшись в маленькую комнату, заполнила ими вазу. Варес все так же потел и дрожал в лихорадке, жар не спадал. Пытаясь справиться со страхом, что он умрет после всех ее усилий, Авалон заполнила все свое время заботой о его выздоровлении, хотя и помнила из слов Аурелы, что такие лихорадки проходят только на том Берегу. Ни один, даже сильный, мужчина не мог выдержать подобной битвы за жизнь.

Надеясь прибавить дополнительных сил Варесу, Авалон порылась в вещах Элеоноры с ее разрешения и, найдя держатель благовоний, покрывшийся пылью, очистила его и установила новые палочки: лаванду, способствующую заживлению ран; мирру, успокаивающую воспаления; душицу, приносящую спокойный сон; и мяту, снимающую боль. На полу сменила свежую солому и разбросала в нее засушенные стебли цветущего тимьяна, придающего силу. И когда она ходила туда-сюда, то принося отвар, то бульоны, то обрабатывая рану и меняя на теле тряпицы с раствором уксуса, чтобы сбить жар, ее шаги распространяли насыщенный аромат тимьяна, который должен был помочь Варесу быстрее поправиться.

Авалон проводила часы у постели капитана, лишь иногда наведываясь к Хорхе и помогая Элеоноре в готовке. Симеон корпел над текстами, Бас заглядывал ему через плечо, но Авалон ни разу не поинтересовалась их успехами — она держалась от этих страниц как можно дальше, хотя то и дело возвращалась мыслями к интригующей подписи «Монастырь Б.» в тетради мадам Монтре и смерти Эстелы. Ей чудилось, что книга могла бы дать ответы и на эти вопросы, однако каждый раз она одергивала себя и сосредотачивалась на единственно важной цели — заботиться о раненных.