Гранат и Омела (СИ)

Дамиан практически кожей ощущал, как все его иллюзии плавятся, точно воск. Он влюбился в шпионку и убийцу, дал ей осквернить себя и свою веру. Дал ей попрать мораль и благочестие самого главного таинства, позволил оказаться на нем сверху, а потом сам же предложил сочетаться языческим обрядом. Следы от ногтей, что она оставила на его спине, жгли, точно свежие клейма предателя.

Будь моей.

Она стала его чудовищем, орудием его падения. Искусительница, предложившая ему яд, как Лилит. А он — презренный вероотступник, влюбившийся в отраву, которая его медленно убила.

Он схватил ее за волосы, намотал их на кулак и оттянул руку, причиняя ей легкую боль. С ее губ сорвался стон, попавший под его кожу глубокой занозой. Он заглушил его глубоким поцелуем.

Раньше Дамиан считал, что он-то уж с легкостью противостоит искушению вёльвы. Однако оказалось, что устоять перед искушением легко только тогда, когда оно искушает не тебя.

Скажи мое имя.

Пожалуйста, Дамиан.

Надлом, который с ним случился из-за нее, окончательно пошел трещинами, и осознание своей роковой ошибки, казалось, выдавило из Дамиана все заблуждения, как мякоть из лимона, оставив лишь жгучие семена его гнева и ненасытной жажды отомстить.

Опустошенный, он откинулся на спинку кресла и залпом выпил весь оставшийся в кубке сидр. Ирод, похоже, наблюдавший за ним все это время, неуверенно протянул ему кольцо Падре Сервуса и спросил:

— Ты поможешь мне?

Сердце, пробившее грудину. Зияющая дыра, засочившаяся кровью и пропитавшая мех.

Она убила его.

Возможно, они с уродливой старухой даже все спланировали с самого начала.

Дамиан потянулся к Ироду и взял кольцо. В ладонь легла безумная тяжесть. Дрожащей рукой он надел его и сжал кулак.

Своими деяниями он натворил бед и мог восполнить нанесенный вред только истовым служением Храму и великой преданностью брату. Дамиан решил, что снова обретет веру, пусть даже ее придется у кого-то занять.

Вёльва надеялась, что обманула его, но благодаря брату Дамиан наконец-то смог выпутаться из этой паутины очередной ее лжи.

Тьма скрывает гнусные пороки, таящиеся в темных углах, куда не попадает ни один отблеск княжева огня. Вёльвы, дщери Лилит, вскормлены тьмой и лунным светом. Сладострастие — их яд. Ложь — их язык. Грязь — их суть. Да будешь ты непоколебим, сын огня да земли, вознеся меч свой над гнилыми созданиями тьмы, Лилит, вечного врага Князя мира сего.

Старая мантра, которой его научили в Храме, снова наполнила мысли решимостью:

Отродья Лилит никогда не говорят правду. Ложь — вот и все, что можно выменять у вёльвы.

«Мертвый волк не укусит», — так говорил Симеон, ругая его за безрассудства, но теперь Дамиан понял эту поговорку буквально. Мертвый храмовый волк действительно не укусит. Но Дамиан не был мертв. Теперь он понял, зачем Князь оставил его в живых. Ради отмщения. И только так Дамиан будет прощен.

Скрипнувшая дверь вернула его к реальности. В комнату вошел человек в плаще и, скинув капюшон, поклонился Ироду. Дамиан узнал в нем скрытного мужчину из таверны.

— Господин, сюда едет вооруженный отряд, сопровождающий карету Падре Сервуса.

— Ерихон, — испуганно выдохнул Ирод. Его взгляд тут же заметался по комнате.

— Нужно уходить, господин. Я насчитал два десятка всадников. У нас мало времени.

Ирод поспешно встал, но Дамиан схватил его за руку и усадил обратно в кресло.

— Встретим его здесь. Из-за этого выродка все началось. Если он думает, что может заставить бежать законного короля Инира, его ждет разочарование.

— Ты уверен? — Глаза Ирода, казалось, вот-вот уползут на лоб. — У него два десятка воинов! А у нас только ты и Томас!

Дамиан размял шею.

— Пусть встретится лицом к лицу с тем монстром, которого он создал.

В нем разгоралось пламя волчьего бешенства. Раз Ерихон поддался скверне вёльвской лжи и позволил себе обратить ее против Храма, княжевой воли, раз вместо горящего верой сердца у него оказались скомканные листы личной счетной книги, то единственное очищение, которое его ждало — смерть.