Гранат и Омела (СИ)

Мадам Монтре была так влюблена в Филиппе, что потакала всем его фантазиям. Именно ее пособничество стало причиной скорой разнузданности придворных. Нельзя же ругать остальных за оргии, когда рей Эскана стал законодателем мод при дворе Трастамары — в его поместье секс-приемы не прекращались, казалось, ни днем ни ночью.

И если сначала все внимание Филиппе было сосредоточено на мадам Монтре, то чем больше она влюблялась и зависела от его одобрения, тем больше он позволял себе. Сначала ссоры, капризы, потом однажды он перешел черту — так всем чудилось — и ударил мадам Монтре по лицу прямо во время ужина. Авалон не была свидетелем того момента, но слухами полнится двор, а подобные конфузы переходят из уст в уста даже спустя годы. Присутствующие тогда замерли. Недоумение и шок поселились в сердцах гостей. Все ждали.

Мадам Монтре ничего не сделала своему любовнику, лишь покорно опустила глаза и продолжила трапезу. Остальные последовали ее примеру, переглядываясь в ожидании момента, когда можно будет удалиться с приема и воздать должное непотребным сплетням. Но вот уж никто не ожидал, что рукоприкладство любовника — меньший из сюрпризов вечера.

Рей Эскана удалился с ужина, и, когда хозяйка вечера и ее гости завершили трапезу и зашли в приемную залу, дабы насладиться хорошей музыкой, разговорами и игрой в карты, был застигнут прямо поверх молоденькой служанки.

Гости разрывались от восторга: столько бесчинства и безобразия в один вечер. Каков скандал!

Мадам Монтре окаменела от стыда. Она таращилась на Филиппе, который даже не думал останавливаться. Она оторопела от нанесенного оскорбления, но вместо того, чтобы выгнать Филиппе пинком под зад, сама скрылась в глубине дома.

Двор, затаив дыхание, ждал развязки. Придворные делали ставки на исход. Одни были уверены, что мадам Монтре выгонит нахала взашей, другие утверждали, что она заставит рей Эскана жениться на себе.

Но итог обескуражил всех: Владычица Вздохов закрыла глаза на выходки Филиппе и стала его поддерживать. Сначала одна фаворитка, потом две, три, семь, потом десятки любовниц и любовников. Приемы-оргии стали обыденностью, а Филиппе рей Эскана — постоянным Дубовым Королем.

Конечно, две другие ведьмы, возглавлявшие Триумвират, воспротивились подобному решению. Однако Владычица Вздохов, бабушка Авалон, погибла от рук инквизиторов, а новоиспеченная Владычица Тьмы, оставшись в одиночестве, не смогла более противостоять могуществу мадам Монтре. Вопрос закрылся, и многих ведьм с тех пор объединяло как минимум одно — в них побывала минога Филиппе, а на коже остались его несмываемые следы.

Такие же, какие сейчас оставлял Дубовый Король и на ней.

— Я ждал тебя, дорогая, — Авалон ощущала свою приклеенную улыбку, которая казалась вишневым соком, запечатавшим рвущийся изнутри крик ужаса. Филиппе настойчиво ловил ее взгляд, несмотря на то, что она старательно пыталась его отвести и не смотреть на него: — Наши трастамарские девушки расцветают рано под горячим солнцем. Ты особенно. Я помню тебя с детства. Ты была такой живой, такой красивой, особенной.

Дубовый Король наклонился и приблизился к ее уху, будто собирался доверить большой секрет. Авалон дернулась от отвращения, когда его гнилостное дыхание опалило ей щеку:

— Мне очень жаль, что Луция решила продать тебя, как лошадь. Ты достойна большего, моя дорогая.

Авалон неловко отступила на шаг, чувствуя, как немеют ноги. Ей хотелось вырваться, возразить, что-то сказать, но горло превратилось в иссохшую почву Трастамары. Она была способна лишь сипло вдыхать и выдыхать воздух, сосредоточившись на боли в руке, где пальцы Филиппе впивались ей в кожу.

Он шагнул вслед за ней, снова приблизился и вдавил ее своим пузом в стену. Авалон задыхалась. В спину ей впились неровные камни, спереди прижимал мягкий, бесформенный живот, а сбоку — цепкая рука. Ей казалось, что она попала в ловушку, но сил вырваться или даже оглянуться не было. Кожа Авалон стала гусиной. Сиплый вдох. Выдох. Смрад из его рта:

— Ох, дорогая, — свиные глазки заметили реакцию ее тела, мурашки омерзения. — Я тоже жаждал стать для тебя проводником в мир удовольствия. Впрочем…

Он сделал паузу. Долгую, многозначительную паузу, которая накрыла Авалон волной ужаса. Ей захотелось разреветься, попросить не трогать ее, но лицо превратилось в маску — глаза жгло, она даже не могла моргнуть. Из ее рта внезапно вырвался всхлип-стон.

— Ну, дорогая, тише-тише, — его лицо оказалось так близко к ее, он облизал свои пухлые губы. — Нам нельзя нарушать твое девичество, крысы храмовники должны будут его подтвердить, но… мы же аккуратно, правда, моя хорошая?

Авалон ощутила его липкую ладонь у себя в штанах. Ее бедра, там, где ее кожи касалась его кожа, горели. Она сжала ноги, но он властным рывком просунул ладонь между ее ног и замер.