Гранат и Омела (СИ)

Дамиан забился под кровать прежде, чем дверь скрежетнула и открылась. Он плохо запоминал имена, но точно знал, что синьор, который научил его считать, рассказал легенду о Вотане с его красноглазыми воинами и подарил игрушку, был не из тех, кто долго ждет. Над Дамианом скрипнула кровать. Он сжался в клубок, зажав ладонями уши, как вдруг увидел во тьме горящие красные глаза.

Он хотел закричать, но знал, что мать изобьет его, поэтому закрыл рот и в панике попытался уползти. Когти сомкнулись на его ноге и потянули во тьму.

Дамиан резко дернулся и проснулся от крика — как будто всплыл на поверхность, хватая ртом воздух. Задыхаясь, он выхватил кинжал из-под подушки и быстрым взглядом оценил помещение. Жемчужно-серый свет лежал на потолке и размытыми полосами спускался по стенам. В темноте, поселившейся во всех углах комнаты, было тихо и пусто — никаких красноглазых монстров, пришедших по его душу. Сон окончательно отступил и бросил его тут, в кровати, одного, в успокаивающей холодной яви.

Отдышавшись, Дамиан откинулся на настил, полный сомнений и старых воспоминаний. Они наполнили солому терновыми колючками и не давали ему снова сомкнуть глаз, а сырые от пота простыни липли к голому телу и обвивали его, подобно могильным саванам. Старые шрамы на спине неприятно саднили. Заложив руки под голову, Дамиан следил за тем, как медленно по стене двигается лунный свет и пытался забыть то, что ему приснилось. Однако, чем больше он пытался затолкать сон поглубже, чем четче все запоминал и чаще крутил в голове произнесенные слова.

Ему казалось, что его прежняя жизнь навсегда осталась в прошлом, ведь она поделилась для него на до и после клятвы Князю и Храму.

Я, раб и оружие твое, Князь мира сего, отдаю тебе свое тело и душу. Возьми их и закали, словно меч во сиянии твоем. Я клянусь не брать себе ни жены, ни дома, ни короны во земных владения твоих и не давать продолжению чресл моих. Князь да велит мне с илу направь на истинное зло, огнем и мечом карай тех, в чьих жилах течет черная кровь и красный сок граната.

Но повторив клятву, Дамиан все равно не избавился от воспоминаний. Даже несмотря на то, что он мог отогнать их днем, они обрывками слов, звуков и ощущений мучили его по ночам. И эта боль никогда полностью не исчезала. Она терзала его, зарывшись куда-то глубоко и ощущалась, как острые невидимые льдинки под кожей. Вот и сейчас, не выдержав внутреннего зуда, Дамиан рывком сел и отбросил влажные простыни. Прохладный воздух коснулся его голой кожи и вызвал мурашки.

Остыв, он встал, нашарил в темноте штаны, натянул их и присел у ларца, где хранил личные вещи. Достал омеловую воду и сделал большой глоток. Прополоскал рот и глотнул. На языке осталась горечь, которая постоянно напоминала о его судьбе. Накинув рубаху, Дамиан собирался спуститься во двор помочиться, как вдруг замер, так и не дойдя до двери. Ужас сжал его нутро липкими пальцами.

Дамиан рванул к стеллажу, где рылся Симеон. Сердце оглушительно стучало где-то одновременно в висках и желудке, пока он перебирал книги.

Я же оставил ее здесь. Она должна быть здесь.

Книга за книгой, он судорожно пролистывал их, встряхивал, пытаясь отыскать спрятанное. Страх все глубже проникал в его сознание под шелест страниц, и сон уже не казался простым кошмаром. Наконец он распахнул маленькую книжонку с потрепанной темно-алой обложкой, которая упала позади тех, что были выстроены в передних рядах. Она сама раскрылась на том месте, которое он больше всего рассматривал.

Текст на неизвестном языке сопровождал рисунок, на котором под раскидистым древом, полным красных плодов, лицом друг к другу стояли мужчина и женщина. Руками, красными от сока, она подносила дар.

Лилит дала вкусить Араму зерна граната — образ первого грехопадения.

Ниже был нарисован гранат в разрезе — символ королевского дома Трастамары — сердце, полное капель крови, готовых пролиться за каждого жителя страны. Кроме того, по рисункам разрезанный гранат сравнивался с женскими половыми органами, целый — с грудью, а цветок обозначал лунную кровь. На другой странице был изображен бородатый, темноволосый мужчина с алым огнем в глазах, а за его спиной клубился черный дым — Дамиан понятия не имел, кто он такой, и сомневался, что это Арам.