Гранд-отель «Европа»

Мемфис протянула мне лист бумаги.

— Только не прикидывайся, будто видишь такое в первый раз, — строго проговорила она, — потому что я все равно не поверю.

— Я правда совершенно не понимаю, что это.

— Это заявление.

— Какое еще заявление?

— Как вы это тут, в Европе, называете? Договор. Контракт. Ты правда такой глупый или я должна посочувствовать тебе по другой причине? Смотри. Ничего особенного. Все стандартно. Здесь сверху заявление о том, что я совершеннолетняя. Правда это или нет — неважно. Для тебя главное, что это написано черным по белому. А дальше стандартный список того, на что я даю добровольное согласие. Я поставила крестики везде, кроме анального секса. А дальше дата и подпись. Моя обычная подпись, не бойся. Так что на, этот документ для тебя. Спрячь его хорошенько. В наше время надо быть как можно осторожнее, но это твое юридическое прикрытие. Может быть, сначала выпьем?

— Все, кроме анального секса, — прочитал я вслух, в изумлении пробегая глазами список.

— Тебя это огорчает? — спросила Мемфис.

— Нет, ни капли.

— Тогда почему ты так озадачен?

— Столь романтическим поворотом событий ты застала меня врасплох.

— Я абсолютно уверена, что у такого мужчины, как ты, хранится несколько десятков таких же заявлений.

— Нет, Мемфис, честное слово, тебе принадлежит честь быть первой в моей жизни, кто дарует мне такое соглашение. Но хотя я очень польщен и благодарен за твою более чем великодушную оферту, ибо все, кроме анального секса, — это поистине широкий жест, но боюсь, что здесь какое-то недоразумение.

— Почему? — спросила Мемфис. — Ты не хочешь заняться со мной сексом?

— Прости, Мемфис, мое сердце обливается кровью, но я вынужден отказаться от этой изысканной привилегии.

— Бред какой-то, — удивилась Мемфис. — Ни разу в жизни такого не встречала.

— Прости, Мемфис.

— Знаешь, Илья, я тебя не понимаю. Ты подкатываешь ко мне с первого дня, как мы встретились. Ты же тогда заявил — помнишь? — что я заставляю примириться с прошлым, озаряю сиянием настоящее и наполняю верой в блистательное будущее. Этим же все, считай, так прямо и сказано, особенно насчет будущего, тут уж можно и не подмигивать, и не толкать никого в бок. И еще ты заявил, что ради моего общества готов на все. Послушай, это я чокнулась или ты валяешь дурака? Да и сегодня, уже после ужина, ты называл меня очаровательной и великолепной и рассуждал о чести приветствовать меня у себя номере. Ну вот, я пришла.

— Боюсь, — робко возразил я, — что ты приняла за флирт мои жалкие попытки быть учтивым. Я старался быть галантным, не имея никаких нечестивых намерений.

— Долбаный европеец, — ответила Мемфис. — То есть на самом деле ты все врал. И вовсе не считаешь, что я могу вызвать желание со мной потрахаться.

— Хотя я сам и не стал бы употреблять этот глагол, но позволь возразить против твоего чересчур поспешного заключения, будто я так не считаю.

— Ты можешь раз в жизни разговаривать нормально?

— Прости, ты права. Послушай, Мемфис. Вот что я имел в виду. Ты красивая. Ты мне очень нравишься. К тому же ты мне симпатична как человек: ты умная, смелая и сильная. Я тобой восхищаюсь и очень рад, что мы познакомились. Но о сексе между нами не может быть и речи.

— Почему? У тебя есть другая женщина?

— У меня была другая женщина.

— Ну и что?

— Она все еще занимает все мои мысли, скажем так.

— Окей, — кивнула Мемфис. — Понятно.

Неторопливым, но уверенным движением она расстегнула молнию на флисовом кардигане ее будущего колледжа. Под ним не оказалось бюстгальтера, но тем ошеломительнее был ее бюст.

— Ты слишком уж много думаешь своей европейской головой.

Она поцеловала меня в губы, и одновременно ее рука сама собой скользнула за кулисы моего халата, чтобы подготовить исполнителя главной роли к выходу на сцену. Это бархатное прикосновение погасило свет в зрительном зале внутри моей головы. Но я, честное слово, все еще хотел избежать этого непристойного спектакля, в котором объявившая себя совершеннолетней девочка-тинейджер в бесстыжей мини-юбочке старалась возбудить меня опытной рукой и огромным, точно два пузыря из бабл-гама, бюстом, будто я — первый попавшийся грязный и похотливый старик, сотни раз предававшийся во время мастурбации подобным фантазиям. Но с некоторым, правда неуклонно угасающим, раздражением я заметил, что мой член не разделяет моего протеста.

— Какая сексуальная штука — халат, — прошептала Мемфис мне на ухо. — И очень удобно.

Опытным движением она раздвинула занавес, и главный подлец разыгрываемой комедии появился на сцене. Но теперь-то ты не встанешь на колени и не будешь, как старлетка, сосать мой набухший член, подумал я, но именно этим она и занялась. «Оральный секс» был отмечен в ее списке крестиком, и я не должен об этом забывать. Пока она демонстрировала свои навыки, словно проходила кастинг на роль в сериале, я, как всемогущий кинопродюсер, стоял в моем распахнутом халате во весь рост и против своей воли получал все большее удовольствие.