Гранд-отель «Европа»

Прошагав неизвестно сколько времени в полумгле по гравию, охваченный не поддающимися реконструкции мыслями, я достиг дальнего конца аллеи, где начинался парк. Если сейчас, в полумраке, я сойду с тропинки, то у меня будет великолепный шанс заблудиться. В метафорическом смысле это было бы, наверное, самое подходящее, что я мог сделать. Если я вот так заблужусь, это будет лучшей иллюстрацией к моему душевному состоянию. Также с точки зрения интертекстуальности это будет отличный вариант. Хотя я не хотел бы давать нового повода для размышлений о слишком большой разнице в возрасте между мной и Мемфис, следует отметить, что я находился на середине своего жизненного пути. Так что я в точности как Данте мог бы выбрать в качестве проводника Вергилия, который, в свою очередь, шел по следам Гомера, и мои блуждания по сумрачному лесу в середине моего повествования могли бы стать отсылкой к спуску в ад, что не только в географическом, но и в эмоциональном плане являет собой наинижайшую точку в развитии героя, но где он, однако, получает ценные уроки на будущее. Возможно, я принимал желаемое за действительное, полагая, что уже достиг этой низшей точки, а также надеясь вынести из пережитого урок, но я решил все-таки попробовать. Сошел с тропинки и ступил на мягкую почву между деревьями. Procul, o procul este, profani, totoque absistite luco. Tuque invade viam vaginaque eripe ferrum. Nunc animis opus, nunc pectore firmo[27].

Я понял, что подразумевала Мемфис, заявив, что пыталась меня кое-чему научить. Я не воспринял это как высокомерие с ее стороны. Напротив, она была права. Вот что она имела в виду. Я настолько пропитан, настолько изуродован моей европейской культурой, что уже не могу пойти гулять по парку, не задаваясь вопросом, насколько это оправдано литературной традицией. Ее педагогический прием был радикальным и неординарным, но она знала, чего хочет: заставить меня почувствовать, что такое «чувствовать». Даже мой конфликт с собственной совестью вследствие ее сомнительно-приятной шоковой терапии — это чисто умственный конструкт. Мое чувство вины — плод рационального анализа событий на фоне того, что мне было известно о моей юной подруге, так что его едва ли можно назвать чувством. Причина этого чувства — знание, что в подобной ситуации я должен чувствовать себя виноватым. Хотя на самом деле должен был бы чувствовать себя виноватым оттого, что мое чувство вины не есть чувство, — но и это лишь рациональное соображение, а не спонтанное ощущение.

Я все более углублялся в здешние кущи, но заблудиться у меня пока не получалось, так как между деревьями снова показалась дорожка с низеньким ограждением, на котором висела табличка, сообщавшая, что ходить разрешается только по дорожкам. Я перешагнул через ограждение, пересек дорожку, подошел к ограждению с другой стороны дорожки и хотел перешагнуть через него тоже.

Возможно, в этом-то и заключена суть: в запрете сходить с дорожек. Я сделал для себя вывод, что, с одной стороны, должен чувствовать себя виноватым, оттого что совершил поступок, воспринимаемый обществом как нечто неподобающее. Но с другой стороны, ничего плохого в нем нет. Именно так функционирует человеческая цивилизация. Общество формирует само себя с помощью ряда рациональных договоренностей, предписываемых тропинок и оградок, через которые нельзя переступать. Пока я осознаю эти правила, выработанные на основе разума, — а я их осознаю — у меня нет основания чувствовать себя виноватым из-за того, что я не чувствую себя виноватым. Вот теперь я начал замерзать по-настоящему.

Но с культурой то же самое. Культура предлагает тебе проторенные пути. Дает образцы для жизни, и за это мы должны ей быть благодарны. Если в середине своего жизненного пути я в состоянии смятения оказываюсь в лесу, то я знаю, что мне надлежит делать. Пренебрежение культурной традицией или незнание ее превращает тебя в обыкновенного зверя, который просто шастает себе по лесу, сам не зная зачем и без какого-либо плана. Если искусство имеет то общее с яркой жизнью, что оно сознательно избегает проторенных путей, то уже проторенные пути надо сначала хорошенько изучить, иначе будешь без конца на них натыкаться, что и случилось со мной опять в этот самый момент. В этот самый момент я наткнулся даже не на дорожку, а и вовсе на оборудованное место для пикника — с деревянным столом, скамейками и урнами. Пательский прав. Один из признаков Европы — полная одомашненность природы. Меня окружал никакой не сумрачный лес, а снабженная стрелками прогулочная зона, в которой я пытался заблудиться из соображений интертекстуальности и ради метафоры.