Гранд-отель «Европа»

Мемфис была права, назвав меня долбаным европейцем. Не только потому, что то отглагольное прилагательное, эвфемизм к которому мы здесь употребляем, благодаря ей стало ко мне полностью применимо, но, главное, потому что именно европейцем я и хочу быть. При виде леса я хочу думать о Гомере, Вергилии и Данте, а не о лесе, потому что культурная традиция придает деревьям некое значение, которое они сами для себя, несмотря на всю их листву, выдумать не могут. Я люблю значения. И хочу, как святой Августин, заблудиться в чаще символов. Истории придают жизни смысл и сами черпают смыслы из других историй. Это терпеливый разговор через века, который никогда не прекратится и содержанием которого является то малое и то великое, что по-настоящему важно. Если я во время секса не забываю обо всем на свете, это не значит, что я не даю волю чувствам и сдерживаю свой инстинкт вследствие собственной ущербности, но это значит, что я прислушиваюсь к эху моих чувств в колодце веков и все, что делаю, делаю с оглядкой на культурные традиции, ибо без такой оглядки что угодно становится плоским, пошлым и бессмысленным.

Клио это понимает. Клио такая же, как я. Она носит имя музы, дочери Мнемозины, богини памяти, с этого между нами все и началось. Наш роман, наша любовь всегда сопровождались шелестом исторических коннотаций. Мы могли гулять по прошлому рука об руку. Если бы она сейчас была со мной, в этом промозглом лесу, мы бы вместе с помощью культурной традиции и собственной фантазии превратили нашу прогулку в грандиозное приключение.

Я дрожал от холода. Мне очень не хватало Клио. Да, знаю, это грустная классика жанра. Мужчина трахнул молодую глупышку и теперь ходит и ноет, что, мол, так любит свою женщину. Но ведь Клио уже больше не моя женщина. В том-то и дело — но это мы уже знаем. Театральная беготня по парку ничего мне не давала. Мысли мои все равно вращались по кругу. Может быть, уже хватит изображать, будто я заблудился. Мне захотелось вернуться в отель. Но куда подевались тропинки с указателями как раз тогда, когда они нужны? Черт. Я зацепился смокингом за ветку. Наверняка теперь дыра на спине, елки-палки. Дрянной тут у них лес, вот и все.

Если бы Клио была сейчас здесь, то ни в какие грандиозные приключения она бы вместе со мной не пустилась. Она бы, не говоря ни слова, ушла от меня навсегда, не столько от ревности, сколько потому, что в ее глазах я поступил недостойно. И мне было бы уже не оправдаться никогда в жизни. Я как последний мудак поддался на то, чтобы заняться сексом с маленькой шлюшкой, надувающей пузыри из жвачки, хотя знал, что ее когда-то раньше насиловал отец и что она соврала мне насчет своего возраста, а значит, я мудак. Так просто мне это с рук не сойдет. Я заслуживаю лишения всех дворянских титулов. И на апелляцию подавать некуда. Я оказался не таким мужчиной, каким Клио меня считала, я оказался таким же козлом, как все мужики, и потому больше не могу быть с ней. Но я и так уже не с ней. На глаза навернулись слезы, но это, конечно, от холода.

Глава четырнадцатая. Кошмары «нутеллового» рая

1

В те дни, когда я изо всех сил работал жителем Венеции в том смысле, что, как любой другой турист из приезжающих сюда миллионов, полный рабочий день сердился на всех остальных туристов с той разницей, что они через несколько дней уезжали, а я — нет, мне пришел срочный мейл от Марко-голландца. Я выразился не совсем аккуратно. Мне пришел мейл от Марко, помеченный отправителем как «срочный».

После нашей достопамятной экскурсии в Гитхорн мы с ним регулярно общались по электронной почте; точнее сказать, он пару раз в неделю присылал мне сообщения, и я на них изредка отвечал, так что из всех определений, которые я мог бы применить к нашей корреспонденции, слово «срочная» было самым неподходящим. Он отправлял мне газетные публикации, статьи и обзоры, которые, по его мнению, могли бы иметь отношение к нашему проекту, если подойти к теме максимально широко. И еще он время от времени писал мне мейлы, содержавшие его собственную, сугубо личную интерпретацию моих романов и стихов, не столько имевшую отношение к моим романам и стихам, сколько призванную показать, что у него как моего собрата по художественному цеху на ряд вещей есть оригинальная точка зрения.

Стиль его работы также никак не увязывался с мыслью о «срочности». То, что он делал акцент на художественном процессе, а не на возможном получении результатов, до сих пор приводило только к потере времени. Во всем его облике не было ни малейшей нотки поспешности. Он имел обыкновение смотреть вокруг с безразличным выражением, затем задумчиво устремлять взор вдаль — это стало его профессией. Он приучил себя к неторопливости движений, которая, по его мнению, должна была отражать мысли, достойные выделения субсидии. Если движителем его художественной деятельности и правда была срочность, то скрывал он это идеально.