— Любовь в эпоху массового туризма — вот что я имею в виду. В книге должно говориться о вас с Клио, о филологе-античнике и об искусствоведке, о двух героях, живущих в Венеции и подсевших на прошлое, которые на личном уровне ощущают эту абстрактную, философски окрашенную беду Европы как Абендланда.
Да, Петер, ты, как всегда, совершенно прав, но я не могу это сделать из-за данного на площади Сан-Марко обещания, что начну писать о Клио только тогда, когда перестану с ней общаться, то есть, надеюсь, никогда. Сейчас не буду тебе объяснять. Что-нибудь придумаю. Придумывать — моя профессия.
— «Любовь в эпоху массового туризма», — сказал я. — Такое рабочее название еще лучше.
— Тогда его и возьмем. Когда ты собираешься сдать мне рукопись? Если на следующей неделе пришлешь описаньице твоего замысла для включения в темплан, то я сразу закажу художнику обложку. О размере аванса договоримся с твоим менеджером.
На следующий день я рассказал Марко-голландцу о моей встрече с Петером. Он надолго задумался и потом произнес:
— Самая опасная шкурка от банана — это поверхностность. Это касается и твоей книги, и нашего фильма. Туризм — явление, характернейшей чертой которого как раз и является поверхностность, из-за чего возникает соблазн рассматривать данное явление тоже поверхностно. В результате может получиться буффонада в духе шкурки от банана. Но мы должны обращаться с нашей темой столь же осторожно, «как обращаемся с убийцей среди нас». Какой поэт это сказал?
Марко был прав. Я сам не смог бы сформулировать лучше.
— Цитата из Ханса Лодейзена, — ответил я. — Твоя ссора с Теофилем Зоффом тоже связана с этой мыслью?
— Нет. Мы разошлись во мнениях о том, какая степень понятности будет оптимальна для нашего проекта. Несколько лет назад ты написал хорошее эссе на эту тему.
— Там речь шла о поэзии, — уточнил я.
— Вот именно, — не смутился он. — Теофиль — поэт. Он силен именно в создании таинственной атмосферы. Но мы стремимся к ясности. Мы хотим рассказать историю. А это подразумевает некоторые обязательства по отношению к целевой аудитории. Мы не можем позволить себе роскошь полагаться на суггестивный дар дилетанта-одиночки.
— Что с тобой сегодня случилось, Марко? Может, какую-нибудь таблеточку принял?
— В каком смысле?
— Ты сегодня что ни скажешь — все в точку.
— Я много размышлял в последнее время.
Мы шли по улице Калверстрат на площадь Дам. Встретились за несколько часов до интервью с чиновником, отвечавшим за городской маркетинг, потому что Марко решил предварительно показать мне самую туристическую часть города. По его мнению, центр в последнее время сильно изменился. Я давно не был в Амстердаме, и ему хотелось выяснить, какие изменения особенно бросятся мне в глаза.
Первое, что я заметил из нового, — это уйма народа на улицах. Раньше было вполне возможно вопреки всем правилам проехать по пешеходной зоне на велосипеде, громко звеня в звонок, а теперь амстердамцы лишены этой маленькой радости. Сейчас даже велосипедные дорожки запружены туристами и для велосипедистов почти недоступны.
И еще мне сразу бросилось в глаза, что в центре изменился характер магазинов. Как и следовало ожидать, те живописные специализированные лавочки, которые я помнил с прошлых лет, не выдержали выросшей до астрономического уровня арендной платы, выдаиваемой из города. Я увидел множество магазинов одежды, при ближайшем рассмотрении вовсе не предназначенных для того, чтобы покупатели в них заходили, выбирали что-то из широкого и разнообразного ассортимента, а при желании еще и покупали выбранное; эти магазины были, по сути, не более чем витринами нескольких эксклюзивных фирм, этакими инстаграм-аккаунтами
Кроме того, я обратил внимание на сырные магазины. Теперь они были старательно оформлены под настоящие сырные лавки. Готические надписи и изобилие неполированного дерева излучали исконно голландскую аутентичность и дух кустарного промысла. Но ни одному амстердамцу и в голову не придет зайти в такой магазин купить себе к завтраку немного сыра средней выдержки или бри с камамбером, потому что здесь ничего подобного не продается. Здешний ассортимент включает крайне ограниченный набор упакованных в вакуум для провоза в самолете головок голландского сыра типа «Эдаммер» или «Старый Амстердам», причем по завышенной цене, досочки для сыра из делфтского фаянса с изображением мельниц и сырорезки, представляющие собой самое экзотическое и загадочное для иностранцев явление в нашей домашней утвари. В некоторых магазинах я обнаружил даже отдел с луковицами тюльпанов в разноцветной подарочной упаковке.