Гранд-отель «Европа»

Я позвонил своему менеджеру в Нидерландах и попросил договориться о встрече с издателем. Менеджер умудрился в последний момент записать меня на участие в дебатах о глобализации в культурном центре «Де Бали», так что мои четыре квалификационных полета мне будут еще и оплачены.

3

Я был рад снова увидеть Петера. Как у нас было заведено, мы пошли в китайский ресторан на улице Вармусстрат. В сфере кулинарии единственное, чего мне иногда не хватало в Италии, — это восточной кухни. Вообще-то восточные рестораны там тоже есть, но их меню трусливо подогнано под вкус итальянцев. А когда мне хочется насладиться китайской кухней, это должна быть самая настоящая китайская кухня, то есть приспособленная к вкусу голландцев.

Мою идею насчет новой книги Петер встретил взрывом профессионального энтузиазма; правда, я заметил, что этот взрыв был оформлен чуть менее ослепительно, чем обычно. Я спросил, вызывает ли у него такая тема, как туризм, какие-то сомнения. Услышав мое предположение, он бурно возмутился. Наоборот, Петер лично был абсолютно убежден, что это гениальнейшая тема всех времен и народов и мои умелые руки наверняка смогут слепить из нее вещицу остроумную и даже глубокомысленную, но вот что касается читателей, он побаивается: возможно, читателям она будет не очень-то близка. То есть это не совсем точная формулировка. Правильнее сказать так: читателям она может оказаться слишком близка, чтобы они позволили себя убедить в необходимости купить такую книгу. Достаточно оглянуться вокруг, сказал Петер. Знаю ли я, что уже и в Амстердаме ситуация с туризмом вот-вот выйдет из-под контроля, что амстердамцы, еще не сбежавшие из города, уже очумели от туристов. Улица Вармусстрат, на которой мы сейчас так славно ужинаем, служит границей района красных фонарей, это и есть плацдарм для туризма самого низкого пошиба, ведущего к тому, что народ писает в каналы и блюет в подворотнях. Знаком ли мне феномен «пивной на колесах»? Или кондитерских с «нутеллой»? В пятницу вечером пьяные англичане прямо после работы прилетают сюда «Райанэйром» и в понедельник утром тем же «Райанэйром» улетают обратно, а между этими полетами даже не видят смысла снимать номер в гостинице. Знаю ли я о тех широко обсуждаемых неудобствах, которые доставляет горожанам деятельность Airbnb? О росте цен на недвижимость? О том, как обезлюдел центр и что душа города выставлена на продажу? Петер объяснил мне, что вовсе не думает, будто меня читают только в Амстердаме, но боится, что для амстердамцев данная проблематика настолько тесно связана с повседневной невыносимостью бытия, что им не захочется читать о том же самом еще и в книге. Единственный шанс — это написать очень смешную книгу, а она будет смешной, он уверен, и потому, несмотря на свои сомнения, все-таки считает предложенную тему великолепной.

Я кивнул. Вот потому-то Петер Нейссен — такой хороший издатель. Он безошибочно умеет найти уязвимое место. Книга ни в коем случае не должна быть смешной. Сатирические очерки о типах туристов, которые я когда-то раньше показывал Петеру и которые потом были напечатаны, с забавными иллюстрациями, как юмористические колонки в журнале «Фрей Недерланд», — не лучшая исходная точка, и Петер напрасно ожидал некоего продолжения. В мои планы никогда не входило написать нечто легковесное по теме, которая людей либо раздражает, либо смешит. В предполагаемом документальном фильме такой ракурс тоже едва ли будет интересен.

— Знаешь, Петер, я совершенно не хочу писать книгу о туризме. Спасибо, что ты вынуждаешь меня объяснить это четко и ясно. Туристы — всего лишь признак чего-то более масштабного и серьезного, подобно тому как гости на похоронах — признак, что кто-то умер. Это я и хочу исследовать в книге. Речь в ней пойдет о Европе, о европейской идентичности, запутавшейся в собственном прошлом точно в сетях, и о торговле этим прошлым на международном рынке в эпоху глобализации за неимением убедительных альтернатив. Моя книга должна стать объяснением любви к Европе, к той Европе, какой она когда-то была и которая из-за своего прошлого в наши дни подвергается последнему и окончательному варварскому нашествию. Это будет грустная книга о конце целой культуры.

— Что-то вроде «Волшебной горы» двадцать первого века, — сказал Петер.

— Хорошо, что ты ставишь планку так высоко.

— Нам требуется название.

— У меня еще нет названия.

— Тогда рабочее название.

— «Похороны Европы».

— Освальд Шпенглер.

— То-то и оно, — сказал я. — Потому-то это название неудачное. Я бы не хотел ассоциироваться со шпенглеровским консерватизмом. Для культуры, запутавшейся в своем прошлом, ностальгия по прежним ценностям — не лекарство, а болезнь.

— Но в качестве рабочего названия пока сгодится.

— У тебя есть какие-нибудь другие предложения, Петер?

— Боюсь что-то говорить. Ты сам знаешь лучше всех, с какой стороны подойти к такому амбициозному проекту. С моей стороны было бы нескромно, если бы я начал тебе советовать сделать то-то и то-то: книга должна носить личный характер.

— Что ты имеешь в виду, Петер?