Гранд-отель «Европа»

Вот принесли первую закуску. Прозрачный суп из бычьих хвостов. Я завороженно наблюдал за тем, как Мемфис размышляет, куда бы деть жвачку, которую она вынула пальцами изо рта. Сначала хотела завернуть в салфетку, но потом передумала, так как салфетка была не бумажная, а настоящая льняная. В итоге приклеила жвачку снизу к столешнице. Девочка заметила, что я это видел, и посмотрела на меня взглядом, полным иронии, как будто застала меня за чем-то нехорошим, хотя на самом деле все было наоборот.

Джессика рассказала, что Мемфис им не родной ребенок и что они ее удочерили, потому что она сама всегда обожала детей, но была бесплодна. После хламидийной инфекции ее фаллопиевы трубы утратили проходимость. Я кивнул понимающе. В этот момент в разговор неожиданно вступил Ричард, заметив, что для него было большим облегчением, когда жена наконец-то пошла к врачу и оказалось, что у них нет детей не по его вине, хотя до этого она много лет пилила его за его бесплодие. Затем нить разговора снова перехватила Джессика, заявив, что он и без того во многом виноват и у него нет оснований полагать, будто ему не в чем раскаиваться.

Когда принесли горячую закуску — ризотто с шампанским и пармезаном — и в речах Джессики возникла первая пауза, вызванная тем, что она не могла понять, с чем смешан рис, и принялась пробовать блюдо, с подозрением отправляя в рот маленькие-маленькие порции, я воспользовался случаем и спросил у Мемфис, как ей нравится Европа.

— Европа великолепна! — воскликнула Джессика. — Но мы ведь ее хорошо знаем. Мы уже побывали и в Париже. И в Италии, разумеется: в Венеции, Риме, Флоренции, Чинкве-Терре, и в аутлете «Серравалле». Я там купила себе это чудесное платье, а Мемфис — туфли, в которые она сейчас обута. В Европе еще сохранилось чувство стиля.

— Какие изысканные туфли, — сказал я, — а платье вас удивительно стройнит.

Мемфис рассмеялась.

— Единственное, что нас в Италии разочаровало, — это еда, — сообщила Джессика. — Вообще-то мы в восторге от итальянской кухни, но вот найти, например, хорошие спагетти с фрикадельками оказалось очень трудно. В большинстве ресторанов их просто нет. На мой взгляд, это огорчительное неуважение к собственной культуре.

— И еще пицца, — добавил Ричард.

— Пиццу делают гораздо меньшего размера, чем у нас. Ты это имел в виду, да, Ричард? Но это же логично, правда, Ричард? В Европе вообще все меньше, чем у нас: дороги, дома и даже люди. Я вот тут порой гляжу и головой качаю, до чего тощие и жалкие в Европе женщины, как будто они недоедают.

Я увидел, что в ресторан вошла французская поэтесса Альбана. Я с ней поздоровался, но она не ответила. Села за свой обычный столик и взглянула неодобрительно на меня с моей компанией.

— У нас в Америке другие жизненные стандарты, — заявила Джессика, — но в этом как раз и состоит одно из преимуществ путешествий, говорю я всегда: в очередной раз можно убедиться, насколько привилегированное положение мы занимаем.

Пока нам подавали главное блюдо — стейк Паганини, — я спросил, какое впечатление на них произвела в Европе история, которую здесь можно увидеть невооруженным глазом. Сказал, что ведь, например, во всей Америке, за исключением Восточного побережья, едва ли удастся найти хоть одно здание более старое, чем гранд-отель «Европа», где они сейчас остановились.

— Для нас это потрясающий опыт, — ответила Джессика. — Когда ты имеешь возможность совершить путешествие во времени и почувствовать, как люди жили раньше, то приходится мириться с некоторыми неудобствами.

— Мы привыкли к большим пространствам, — пояснил Ричард.

— Раньше даже сами люди были мельче, — продолжала Джессика. — Это видно уже по произведениям искусства того времени. Например, когда мы были в Уффици во Флоренции, мы пошли посмотреть «Мону Лизу».

— Это было в Париже, — уточнил Ричард.

— Ты уверен? — спросила Джессика. — Может быть, прежде, чем меня перебивать, ты вспомнишь, что случаи, когда ты прав, на самом деле крайне редки? Так вот, оказалось, что «Мона Лиза» — совсем маленькая картиночка. Но разумеется, ее надо воспринимать с учетом того времени. А можно я задам вам один вопрос насчет Европы? Когда мы здесь, нам всякий раз бросается в глаза разнообразие языков. Стоит отъехать на расстояние даже меньшее, чем у нас от одного штата до другого, как люди уже разговаривают на совершенно новом языке. Ведь это так неудобно, не правда ли? Ведь Европа из-за этого никогда не сможет стать единой? Как же вы живете? Неужели вы говорите на всех этих языках?

— Я говорю на нескольких из них, — ответил я. — Вы правы, разнообразие языков иногда создает небольшие практические сложности, затрудняющие объединение континента. Но эти сложности можно разрешить. У данного вопроса есть и положительный аспект: разнообразие языков есть проявление культурного многообразия, которое я сам, как и многие другие, считаю величайшим богатством Европы, хотя это культурное разнообразие подвергается опасности вследствие американизации и туризма.