Гранд-отель «Европа»

— Немедленно поговорю с ним, — пообещал я. — Ты не знаешь, где он?

— Нет, простите, — ответил он. — И спасибо.

Я спустился вниз в поисках Монтебелло, но вездесущий обычно мажордом будто исчез с лица земли. Его не было ни в библиотеке, ни в Зеленом зале, ни в бывшей Китайской комнате, которая, с тех пор как превратилась в английский паб, была битком набита китайцами. У стойки регистрации его тоже не оказалось. Зато там оказался переводчик господина Ванга, работавший на новом компьютере. Я спросил, не видел ли он Монтебелло. Он ответил, что, к сожалению, не может мне помочь.

Я перешел в другое крыло и, заглянув в гостиную, услышал звуки скрипки, доносившиеся из зала для завтраков. Это были всего лишь гаммы, гаммы в терциях и арпеджио, но исполнялись они в таком темпе и с такой точностью и чистотой, что играть мог только профессионал. Я попытался вспомнить, у кого в гранд-отеле «Европа», кроме двенадцатилетней девочки-китаянки, есть скрипка. Выходило, что играет она. Когда я вошел в зал, девочка остановилась и поклонилась в знак извинения. Я показал ей два больших пальца, поаплодировал и жестом дал понять, что можно продолжать. Тогда она специально для меня сыграла наизусть первую часть — аллеманду — первой партиты си минор Баха, и сыграла великолепно, для двенадцатилетней девочки уж точно. По-взрослому, технически безупречно, певуче и при этом мощно. Я снова зааплодировал, на этот раз еще искренней. В то же время я задним числом гордился тем, что утром правильно угадал просьбу ее родителей и мое вмешательство принесло пользу.

В конце концов я нашел Монтебелло под перголой, на скамейке. Я сел рядом и сказал, что с удовольствием порадовался бы чудесному, несмотря на утренний туман, дню, но имею основания подозревать, что он с этим не согласен и предпочел бы побеседовать не о погоде, а о чем-то другом.

— Благодаря туману уродливый мир со всеми его законами будто бы исчезает, — изрек он, — но в конце концов исчезает сам туман. Исчезает все. Снег тает на солнце, а через несколько миллионов лет сгорит и само солнце. Мысли, некогда важные, разлетаются, как старые газеты на ветру. Всякая тысячелетняя империя когда-нибудь разваливается, и для этого даже не нужны варвары. Довольно того, что меняются времена. Мрамор, на котором высечены вековые законы, трескается, колонны падают, старые божества обращаются в бегство и стыдливо ищут убежища в планетах, школьных учебниках и символике. Тленность всех вещей — единственная нетленная закономерность. А единственное утешение — в том, что на смену всем вещам приходят другие, и те, в свою очередь, должны будут освободить место для нового, подобно животным в пищевой цепи, которые не знают, что кончат свои дни чучелом, как додо в естественно-историческом музее, и это подводит нас к нынешнему положению моей ничтожной персоны, ибо именно так теперь и обстоит дело со мной.

Сегодня у нас с нынешним владельцем гранд-отеля «Европа» господином Вангом состоялась беседа, в которой он через переводчика сообщил мне, что чрезвычайно высоко ценит мой труд, однако модернизация отеля требует навыков, которыми я по понятным причинам обладаю в меньшей степени. Он справедливо указал на то, что в связи с грядущей автоматизацией делопроизводства и клиентской базы знание основ информатики станет жизненно необходимым, в то время как я всю жизнь обхожусь без оного, а также на то, что меняющаяся клиентура гранд-отеля «Европа» требует, чтобы представитель отеля владел китайским языком, при этом господин Ванг предпочитает более молодого сотрудника, чем тот, кто так сросся с отелем, что упадок последнего читается на его лице. Господин Ванг сказал, что, приняв все это во внимание, пришел к неизбежному для себя выводу, согласно которому причин и далее пользоваться моими услугами у него нет, и он с благодарностью за все, что я сделал для отеля, особенно в трудный период, предшествовавший его покупке, желает незамедлительно освободить меня от должности.

— Это неслыханно! — возмутился я.

— Нет, маэстро Леонардо, если позволите вас так называть, это не неслыханно. Я слышал это собственными ушами и могу понять аргументы, лежащие в основе такого решения. Времена изменились, и я очутился на обочине истории. Храня верность традиции, я заронил зерно собственной ненужности, и теперь не остается ничего другого, кроме как передать меня в музей.

— Не могу представить себе того смертного, кто смог бы занять ваше место, — сказал я.

— Нового мажордома не будет, — ответил он. — Вместо этого функцию главного управляющего будет выполнять переводчик господина Ванга.

— Но ведь гранд-отель «Европа» — это ваша жизнь, — возразил я.

— Так-то оно так, — согласился он. — Пусть я здесь и не родился, именно здесь я стал тем человеком, которым оставался всю жизнь. Да простите мне внезапную мрачную мысль, но, признаюсь, я всегда мечтал здесь и умереть, стоя, с улыбкой на лице и в безукоризненно отглаженной ливрее. Моими последними словами были бы извинения за причиненные неудобства. Но судьба распорядилась иначе.