Гранд-отель «Европа»

Я не прошу вас отменить решение, ибо убежден, что отель нуждается в таком управляющем, как ваш переводчик, но со всей скромностью предлагаю поразмыслить над тем несомненным фактом, что управляющий есть в каждом отеле, и лишь весьма немногие могут похвастаться мажордомом с анахроничным колоритом и классом Монтебелло. Его европейские экстравагантность и стиль, ставшие редкостью даже в Европе, могли бы служить уникальной приметой отеля. Освобожденный от административных обязанностей, Монтебелло мог бы трудиться вместе с управляющим или под его руководством подобно редкостному музейному экспонату, и мне кажется, мог бы даже стать лицом будущих рекламных кампаний.

Вы понимаете, господин Ванг, что та Европа, которую вы можете продавать вашим соотечественникам как направление их мечты, должна быть сказкой и карикатурой своего сказочного прошлого. Монтебелло идеально вписывается в эту фееричную карикатуру, подобно напыщенному шпрехшталмейстеру, без которого и цирк не цирк, — в усыпанном блестками пиджаке с бесполезным кнутом и традиционным цилиндром, который он приподнимает в знак приветствия публики. Если Европа — музей романтических банальностей, которые вы можете эксплуатировать, то Монтебелло — его главный экспонат, который обязательно должен значиться в вашей коллекции. Допустим, возлагать на него конкретные обязанности и неэффективно, не знаю, вам решать, но его присутствие в отеле бесценно.

Так я говорил. Другого, более убедительного, ходатайства за господина Монтебелло мне придумать не удалось. Лучше выступить в его защиту я, по-моему, не смог бы, хотя во мне и шевельнулось чувство, что я его только что предал.

Переводчик перевел мои последние слова, и господин Ванг коротко ответил по-китайски.

— Господин Ванг согласен, — объявил переводчик.

— С чем именно? — уточнил я.

— С тем, что вы сказали, — ответил переводчик. — Вы его убедили.

3

Монтебелло был вне себя от счастья, или, выражаясь его словами, доволен и признателен. Вскоре после того, как я сообщил ему новость, которой он поначалу отказывался верить, ее официально, выступая в роли управляющего, подтвердил переводчик и поручил Монтебелло приготовить Зеленый зал к меренде, добавив, что, похоже, произошло недоразумение и никто вовсе не собирался увольнять почтенного мажордома, а хотели только освободить его от обязанности управлять компьютеризированной базой данных и предоставлять информацию на китайском языке, дабы он мог сосредоточиться на основных обязанностях, и переводчик рад, что недоразумение устранено.

Мне не терпелось поскорее сообщить другим постоянным гостям о благополучном исходе нашего совместного и солидарного выступления, и к полднику я поспешил в Зеленый зал, где, как и ожидал, застал французскую поэтессу Альбану и Большого Грека. Вот только я не ожидал увидеть их за одним столиком. Выглядели они как существа с разных планет. Он знал все о силе тяжести, а ее окутывало облако ядовитой разреженной атмосферы. Перед ним высилась трехэтажная сервировочная этажерка, на которой громоздились горы морепродуктов, и пузатый бокал сладкого белого вина, а она клевала миниатюрные круглые тосты с черной икрой. Еще сильнее, чем их поразительная совместная трапеза, меня удивило то, что Альбана с преувеличенной радостью замахала мне, приглашая присоединиться к ним.

— Выходит, протест имел успех? — спросила она.

— Наше продуманное, уравновешенное и почти единогласное заявление попало в цель, — подтвердил я. — Китайского начальника так впечатлило это типично европейское поигрывание дипломатическими мускулами, что он тут же спохватился и отменил свое решение.

— У нас тоже есть повод для праздника, — сказала Альбана.

— Сейчас вы, конечно, объявите о своей помолвке.

— Жаль, что ты не всегда такой сообразительный.

Большой Грек двинул меня локтем, одновременно засовывая в рот креветку, и широко заулыбался.

— Если это правда, — сказал я, — чему, конечно, верится с трудом, то такая новость требует бурных поздравлений, особенно в ваш адрес, господин Волонаки, ибо невозможно представить, чтобы мужчина где бы то ни было на свете нашел себе более любезную и кроткую супругу, чем вам удалось обрести в Альбане.

— Она и вправду мегасексапильная штучка, — сказал Большой Грек.

Альбана залилась смехом.

— А вот кроткой я бы ее не назвал, — продолжил он. — Вспомнить только, как она разошлась, когда добралась до моего греческого столпа.

Своей ручищей он схватил с этажерки устрицу и высосал ее. Альбана наклонилась к нему и поцеловала в губы.

— Альбана, тот поразительный факт, что ты даже не влепила ему пощечину за такие слова, — сказал я, — вынуждает меня заключить, что я или лицезрю неправдоподобную романтическую пьесу в традиции пошлой новогреческой комедии, или присутствую при зарождении любви, столь удивительной и нелепой, что она просто обязана быть настоящей.

— Ревнуешь? — поинтересовалась Альбана.

— А это входит в твои намерения?