Грани и осколки

Мстить и благодарить драконы умеют с равной страстью.

Однако сейчас Факхару отбрасывает прочь мысли о возмездии и скользит по коридорам все выше и выше – к самой вершине башни, к крыше, на которой так любит бывать Амарель.

Она и сейчас там.

Изящная невысокая девушка, изваянная из белого камня, замерла в танце, вскинув руки к небу и счастливо улыбаясь. Кажется, вот сейчас ветер сдернет с нее легкое покрывало, под которым нет ничего, и обнажит прекрасное тело – но камень все же слишком тяжел для ветра.

Амарель смотрит на статую, своего каменного двойника, и невольно улыбается. Этот удивительно чистый камень на Западе встречается лишь в одном месте, и Факхару постарался обрести власть над редкими каменоломнями. Все лишь потому, что иной камень недостоин запечатлеть ее красоту – так он говорит.

Сама девушка считает, что иной камень был бы недостоин прикосновения и совершенного искусства дракона. На написанные им картины она готова смотреть вечно, даже если они являют места, знакомые ей до мелочей.

Амарель прислоняется к зубцу стены, медленно садится на согретые жарким солнцем плиты. Глаза ее наполняются болью; она оказалась неосторожна, позволила себя похитить – и чуть было не стала орудием против возлюбленного. Пусть даже она не могла сделать ничего, только ужасаться.

Похитители погрузили ее в чародейский сон, но в заклинание вкралась ошибка, и Амарель смутно осознавала окружающий мир. Смутно – но достаточно, чтобы запомнить лица правителей Острова Разбитых Масок.

Девушка съеживается и обхватывает себя руками; на мгновение ей становится холодно, когда она вспоминает лица короля и его министров.

Голодный Тигр ее почти не страшил – она уже видела духов-зверей, и громадный тигр был даже красив… пусть худую плоть и прорезали длинные извилистые шрамы, а в ранах зияли кости. Облик его господина заставлял Амарель содрогаться даже во сне. Лицо короля напоминало кусок сырого мяса, исковерканного десятками наползающих друг на друга шрамов, а пальцы рук срослись вместе, приобретая сходство с когтями. С искалеченным ликом странно сочеталась мантия тонкого серебра; однако она подходила к волнам холода, исходившим от тела правителя, вплеталась в них.

Седьмой Аметист была страшнее. Гладкое мраморное тело десятилетней девочки. И… черные, уродливые дыры на безупречном лице; вырванные глаза-аметисты смотрят с золотой цепочки на шее, а на спокойном лице лежит печать возраста.

Но они не прикасались к Амарель. Радость Распада же всегда кружил рядом; тысячи мух, составлявшие его тело, жужжали совсем близко с гладкой кожей девушки. Их лапки касались тела Амарель, фасетчатые глаза – тоже сотканные из мух – взирали на нее в предвкушении удовольствия. Закон острова был прост: красивым здесь не место. И именно Радость Распада уродовал не имевших изъянов гостей, исполняя закон и развлекаясь одновременно.

Сквозь сон девушка видела и Золотую Ласточку, наложницу короля; она иногда приходила взглянуть на пленницу. Прекрасное лицо и тонкие руки Ласточки рассекали длинные раны, вечно кровоточащие и воспаленные; в ней Амарель видела свою судьбу.

Девушка снова дрожит, прижимаясь к согретому солнцем камню. Если бы ее не спасли с острова, если бы герои, которых нашел Факхару, не успели… Сколько бы еще король и министры решали – использовать ее как карту в игре политиков или оставить на острове… и выбрать способ навеки изуродовать ее? Что бы они сделали – покрыли бы тело шрамами? Или коснулись бы кожи гниением? Или…