Грани русского раскола

«Нужно сказать народу, что корень зла не в Распутине, как бы преступен он ни был, как бы влияние его ни было отвратительным, как и его нравственная физиономия; эти гнойники исчезнут вместе с исчезновением той социально-политической обстановки, которая эти явления порождает»[1413].

Думские обличения вызвали широкий общественный резонанс. Сама возможность влияния старца на события государственной важности оскорбляла общество. Думская критика вызвала большое недовольство Николая II, который расценил ее не иначе, как вмешательство в свою семейную жизнь. С той поры инициатор всех этих событий А.И. Гучков превратился в личного врага императорской четы.

Поэтому когда осенью 1915 года в отношениях власти и оппозиции наступил кризис, последняя прекрасно понимала, какое орудие против режима ей использовать. Внимание к персоне Распутина перемещается в центр общественной жизни и уже не покидает его вплоть до убийства «старца» в декабре 1916 года. Разочарование от неудачной попытки Прогрессивного блока продавить парламентскую модель резко усилило разговоры о влиянии темных сил, которые полностью контролируют императора и вершат всю большую политику. Ключевую роль здесь играли члены блока; например, уволенный обер-прокурор Синода А.Д. Самарин объяснял свою отставку кознями Распутина и царицы. Как заметила полиция, благодаря этому почтенному деятелю грязные сплетни о царской семье стали достоянием улицы[1414]. То же отмечают и исследователи: имя Распутина приобрело всероссийскую известность именно в годы Первой мировой войны, а с осени 1915 года слава сибирского «праведника» достигла апогея[1415]. Ответ на вопрос, кто же в действительности правит Россией, был однозначным.

Надо заметить, что далеко не у всех в высшем свете этот ответ вызывал негодование. Многие увидели здесь своеобразный механизм реализации собственных карьерных и материальных вожделений. Фигуру высочайше обласканного «старца» постоянно окружали просители и посетители самого разного, в том числе и аристократического, ранга. Даже С.Ю. Витте, человек, прошедший большую государственную школу, не избежал искушения: под конец жизни он пытался вернуться во власть именно через Распутина[1416]. Со «старцем» начали связывать все ключевые назначения той поры; в так называемой министерской чехарде 1915-1916 годов видели доказательство влияния «друга» императорской семьи. Как остроумно заметил депутат ГД националист В.В. Шульгин, общество считало, что распутинские каракули имеют силу наравне с высочайшими рескриптами[1417]. Вместе с тем мировоззрение «старца» было абсолютно свободно от политических пристрастий. Он не благоволил не только деятелям Прогрессивного блока, но и правым организациям. В частности, оставался равнодушным к лидерам правых, просившим поддержать то или иное начинание, и те ненавидели его не меньше либералов[1418]. Один из руководителей полиции А.Т. Васильев, лично хорошо знавший Распутина, отмечал:

«Его политические взгляды, насколько он их вообще имел, были достаточно простыми... Тонкости так называемой высокой политики были далеки от круга его интересов, и он совершенно не мог понять, к чему в конечном счете стремятся различные партии, группировки в Думе, газеты»[1419].

Иными словами, этот неутомимый устроитель судеб высшей бюрократии проявлял свои симпатии, руководствуясь не идейными соображениями, а личностно-бытовыми предпочтениями.

Распутин – могильщик династии. Это мнение, ставшее затем хрестоматийным, завладело умами современников тех драматических событий (а впоследствии и будущих историков). Оно обстоятельно изложено в обильной мемуарной литературе различных политиков, членов Прогрессивного блока и сочувствующих ему[1420]. Авторы воспоминаний, написанных в эмиграции, подробно останавливаются на роковой роли «старца» в крушении империи, оставаясь в рамках неизменной логики: Николаем II управляла царица, а ею – Распутин. Эту схему целиком восприняла также советская историография[1421].