Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Ядовитый Мартов (46) подчеркнул слова Чернова о том, что проблема прекращения империалистической войны могла быть разрешена только одним способом: необходимо «подготовить общественное мнение европейской демократии, союзной демократии», а также социалистической конференции, чтобы провести через союзников общую идею российской революции об отказе от аннексий и контрибуций. Разумный вопрос для такой конференции: с какой стати российский солдат, который не должен проливать кровь за Константинополь и Персию, а также за российские окраины, должен проливать кровь за присоединение к Франции Лотарингии?

Но дело конференции, – к онстатирует Мартов, – н е продвинулось. Предлагается ждать благоприятных условий. А пока, как объясняет Керенский, надо провести наступление, чтобы армия не стояла долго без движения. И здесь Марков снова с полным основанием говорит, что цели войны не выяснены, а значит – нет причин для наступления. Из этого следует, что ни Керенскому, ни Мартову цели войны не ясны. Территориальная целостность страны для них не может быть такой целью, и они её не высказывают, поскольку являются адептами революции, призванной разрушить государство – прежде всего, реализуя пресловутый принцип федерализма, который в дальнейшем искалечил кое-как сохраненную государственность на век вперед.

Когда очередь выступать дошла до Зиновьева, он ответил Чернову: то, что тот назвал «игрой ва-банк», есть как раз единственно возможный план, а надежда на проведение конференции союзных держав – это игра в бирюльки. Большевики делали ставку на социалистическую революцию в других странах и видели, что там она начинается. Только в этом они предполагали возможность закончить войну без аннексий и контрибуций. Ведь любые конференции с английскими и французскими империалистами известно чем закончатся! Фактически Зиновьев подводил к мысли, что надо заниматься не вопросами армии, а организацией революций – в том числе и в союзных державах. Что, разумеется, предполагало даже не сепаратный, а односторонний мир – невзирая на последствия. Но, как мы теперь знаем, что все попытки большевистского режима, который установился как раз ценой сепаратной капитуляции в Бресте, организовать революции в Европе закончились полным провалом.

Зиновьеву ответил эсер Владимир Алексеевский [74]: «С каких это пор, спрашивает тов. Зиновьев, требование немедленной социалистической революции есть азартная игра? Я отвечаю вам, товарищи, что с тех пор, когда на место социализма утопического, который считал во всякое время, во всякий момент возможным осуществление программы социализма, встал социализм научный, – с этого момента требование сразу и немедленно социальной революции, вне времени и пространства, стало азартной игрой». Им же в жесткой форме выдвинут тезис: гибель армии означает гибель революции. Обращаясь к большевикам, он сказал: толпы дезертиров говорят вашими аргументами, цитируют ваши слова. Между тем, армия в лице своих представителей на съездах уже нашла общий язык.

Дан (88) подвел итог предложениям большевиков: «Что предлагалось тов. Лениным в смысле изменения политики Временного Правительства? Вы помните эти меры: надо опубликовать прибыли, арестовать несколько десятков капиталистов, объявить капиталистов всего мира разбойниками и заключить всеобщий мир без аннексий необычайно простым способом: отделив от России все её части, которые когда-то, со времени Гостомысла, были к России присоединены. Это называется миром без аннексий». Действительно, в краткой форме большевистская программа выхода из войны и государственного строительства выглядит смехотворно.

Каменев объявляет, что Церетели ошибся, когда утверждал, что большевики за сепаратный мир: «нельзя окончить эту войну отказом солдат только одной стороны от продолжения войны, простым прекращением военных действий одной из воюющих сторон»; «сепаратный мир не входит вообще в план наших действий, как пролетарской партии»; «мы, которые ставим нашу ставку только на развитие пролетарской революции во всём мире, мы не имеем перед собой перспективы ни полюбовного соглашения с западноевропейским империализмом, ни полюбовного соглашения с германским генеральным штабом». Мы теперь знаем, что у большевиков были совсем другие планы. И на это указывает сам Каменев, выступая против предполагаемого наступления, поскольку это будет «удушением революции».