Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Крыленко получил ответ от представителя комитета 12‐й армии Ивана Захватаева (93), который сказал, что Керенский за месяц пребывания в должности военного министра как раз сделал очень много – «Он дал армии уверенность, что она не будет брошена в авантюру». Что касается устранения каких-то офицеров, то в 12‐й армии таких проблем нет. При серьезной постановке вопроса, он разрешается путем обсуждения с армейским руководством. Тем не менее целью реформы армии и этот представитель считал демократизацию снизу доверху. С заменой командующих проблем нет, а вот штабы, считал Захватаев, должны быть поставлены под контроль революционно-демократических организаций.

Также над Крыленко в своём выступлении посмеялся и Виленкин (169), сказавший, что ему жаль армию, которая не смогла выбрать свой комитет. Он поддержал решения о расформировании частей, отказывавшихся идти в окопы на смену. И рассказал о своём опыте. Оказывается, отказ идти в окопы происходит из уверенности, что войне конец, и что вот-вот будет заключен сепаратный мир. И только когда солдатам открывают глаза на то, что такой мир невозможен, а на фронте не менее уставшие части, они готовы идти в окопы – кроме нестроевых ратников, которые только что появились на фронте.

Минский санитар Фишгендлер (161) страстно вступился за Керенского, объявив, что его вступление в министерство «сыграло огромную роль во внесении порядка и организации армии». «Появление тов. Керенского, который в первые дни подписал декларацию прав солдата, по отношению к которой тов. Гучков сказал, что скорее даст отрезать руку, чем подпишет эту декларацию, было первым решительным шагом в деле демократизации армии». Организаторам самочинных структур он пригрозил: мы «не дадим вносить дезорганизацию и анархию всем безответственным лицам, которые думают, что проведением своих сектантских и кружковых интересов сумеют служить делу революции». При этом он отверг обвинение в адрес большевиков в том, что они содействовали дезертирству или призывали к дезертирству. Дезертиры вообще, как сказал оратор, «находящиеся вне стихии революционной демократии», и поэтому легко поддаются воздействию контрреволюционной демократии. Что касается большевиков, то их вина не в пропаганде дезертирства, а в том, что они никогда не помогали в борьбе с дезертирством. Между тем, армии нужен порядок – «чтобы это была не банда, не сброд ничем не спаянных людей, а вполне сознательная соединенная воедино армия».

Все эти отрывочные суждения, которые предваряли переход к соответствующему вопросу повестки дня, в общем и целом представили основные позиции оппонентов, но системно они были изложены в докладах.

Общую осторожную позицию по отношению к войне и возможным мирным инициативам осветил Дан, многословно пересказывая уже многократно сказанное. Он связывал возможность пресловутого сепаратного мира фактически с капитуляцией: «Сепаратный мир, с нашей точки зрения, не может разрешить тех задач, разрешение которых необходимо для свободного развития русской революции. Этот мир при сложившихся международных отношениях неизбежно отдал бы Россию в длительную кабалу мирового империализма».

Риторику о «свободном развитии русской революции» надо признать ситуативной: она просто касалась интересов страны, государства, народа. Это теперь мы можем сказать, что «развитие революции» привело как раз к краху всего порядка жизни и отдало страну в руки отъявленным негодяям. А тогда революция казалось путем к свободе и достоинству человека. Наивные люди, казалось бы, видели, какой ужас им уготован «слева» – от большевиков, но почему-то признавали их частью своего социалистического сообщества.

Дан критиковал идею «сепаратной войны», которая также исходила от большевиков, полагавших, что отказ от каких-либо союзнических обязательств и полное изгнание капиталистов из правительства тут же изменит характер войны, сделает её революционной и приведет на её сторону массы обездоленных по всему миру. Дан поймал большевиков на лжи: идея сепаратной войны – это просто прелюдия к сепаратному миру, который иначе как изменой в ту пору никто не называл. Кроме того, идея представлена как абсурдная: она тут же лишает Россию всякой помощи извне. И она ничуть не создает средств для решения проблем демократизации или чего-либо ещё, что задумывают социалисты. Прогрессивных войн не бывает в принципе. Кроме того, коль скоро война мировая, то узконациональными средствами она не может быть преодолена. России приходится лавировать в продвижении мирных инициатив, ожидая, что к революционному действию подтянутся трудящиеся других воюющих стран.

И всё же Дан, призывая к прагматизму и осмотрительности, оставался таким же романтиком, как и прочие демократы. Он провозглашал: «возможность международной согласованности войны (за мир) всех трудящихся является вопросом жизни и смерти и для русской революции». Для чего и запланирована была международная конференция.