Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Очевидно, что всё сводится к саморазрушению государства – как путем его расчленения, так и путем замены профессионального правительства профанами «из народа», которые тут же начнут войну со всем миром, склоняя народы к такого же рода государственным переворотам. Кроме гибели, такой подход, аргументированный исключительно марксистской догматикой, ничего принести не мог.

Эсер Саакьян (91) раскритиковал исходную посылку Ленина, речь которого во всём остальном показалась ему вполне логичной. Неверным Саакьян назвал утверждение, что революционная демократия не должна делить буржуазию на «свою» и «чужую», а «значит во всеоружии должна выступить против своей буржуазии» и дать наглядный урок демократии германскому и мировому пролетариату.

Саакьян против того, чтобы арестовать банкиров по просьбе Ленина, так и против того, чтобы арестовать Ленина по просьбе банкиров. Оратор ещё раз подтверждает невежество Ленина: лидер большевиков не знает ситуации в Армении, где произошла резня; он также предлагает дать автономию Украине в условиях войны, когда невозможно провести по этому поводу плебисцита. Попытки решить все проблемы до Учредительного собрания – это подрыв революции.

Если большевики против сепаратного мира, то как расценивать их противодействие наступлению и склонение солдат к братанию? Это способ разложить армию. Революционная идея, когда это нужно, должна быть подкреплена штыками – утверждает Саакьян. Германия будет братской, когда освободит Либкнехта и водрузит красное знамя на Потсдамской площади. А пока она – н е лучше царской жандармерии.

Ленинский романтизм, по мнению оратора, выглядит нелепо: «Ленин верит в чудо, – что эта социалистическая республика эхом раскатится по всей Германии и там вызовет восстание, и тогда революция победит. Неужели у нас менее громкие дела были несколько в другом масштабе, и эхо их не докатилось до их уха?» Требование опубликовать договоры, когда речь идет уже об их изменении – точно так же выглядит неумной фантазией, которая может лишь сыграть на руку Германии.

На трибуну выкатывается тяжелая артиллерия большевиков – Троцкий. Но его уже не хотят слушать – деструктивная позиция изобличена в полной мере. Троцкому кричат из зала: «Какие мы вам товарищи!» И оратор сбивается, вступает в пререкания с залом, почему-то съезжает на полемику с Виленкиным. Он признает, что армия «не стоит на высоте революционного социалистического сознания», что в ней царит анархия (надо напомнить: организованная при решающей роли большевиков). «Но это наша армия, та героическая армия, которая совершила русскую революцию. Всё объясняется тем, что в армии преобладают шкурные вопросы и личные интересы, что это разлагает армию. Эта постановка вопроса, по-моему, совершенно недостойна ни вас, ни нас».

И тут же оправдывает анархию возникновением какой-то сознательности, которой, будто бы, вообще не было в воинстве исторической России: «наша революция раз и навсегда ликвидировала старую психологию русской армии, психологию саранчи или воблы, как говорил Глеб Успенский, когда сотни тысяч умирали пассивно, стихийно, не давая себе отчета в существе своей жертвы и не ставя перед собой вопроса о субъективной и объективной цели этой жертвы. Я говорю: да будет проклят тот исторический период, который мы оставили за собой! Если мы сейчас ценим героизм, так не этот массовый, стихийный, бессознательный, а героизм, который проходит через каждое индивидуальное сознание».

Троцкий уповает на какой-то новый революционный энтузиазм армии и приводит в пример армию Французской революции, которая «проголосовала бы» и за наступление. Проблема лишь в том, что в русской армии нет таких идей, которые сплотили бы её. Из зала кричат: «Есть!» Троцкий отвечает: тогда не было бы жалоб на анархию. И он прав: прежняя идея служения разрушена, новой ещё нет. Действительно, Временное правительство ставит вопрос о необходимости «пересмотреть старые, унаследованные от царизма цели войны. И каждый солдат, переставший быть “серой скотинкой”, ждет и мыслит о новых целях войны».

Очень скоро Троцкий начнет загонять «серую скотинку» на фронт путем массовых расстрелов и взятия заложников. А пока он озабочен вопросом, который задает себе на фронте каждый: «во имя каких целей он будет наступать?» Троцкому кричат из зала: «Что же делать?» И он отвечает, что на этот вопрос должно ответить большинство, пославшее своих министров в правительство, а меньшинство даст ответ только после этого.